Последний дон
Шрифт:
Почему от них всегда столько проблем? Почему они вечно недовольны? Уже давно ясно, что те, кого деньги волнуют больше искусства, держатся в кино гораздо дольше, получают от жизни намного больше удовольствий и ценятся в обществе куда выше, чем те, кто пытается возжечь зрителей искрой Божьей. Жаль, что нельзя снять об этом фильм. Деньги наделены гораздо более целительной силой, чем искусство и любовь вместе взятые, но зрители ни за что не проглотят подобный сюжет.
Бобби Бентс увел всех с праздника, происходящего перед особняком. Единственным подлинным Талантом из допущенных на встречу была Дита Томми – Первоклассный режиссер, лучше всех умеющая работать с кинозвездами женского пола, что в Голливуде означает не гомосексуальность, а феминизм. Тот факт, что она одновременно и лесбиянка, нисколько не волновал мужчин, собравшихся в конференц-зале. Дита Томми всегда укладывалась в бюджет, ее фильмы приносили прибыль, а ее шуры-муры с женщинами доставляли студии гораздо меньше хлопот, чем режиссеры-мужчины, трахающие актрис. Лесбиянки куда более понятливы.
Сев во главе стола, Элай Маррион позволил Бобби Бентсу вести дискуссию.
– Дита, – попросил Бентс, – поведай нам, как обстоят дела с картиной и как ты предполагаешь решить нежданную проблему. Черт, я даже не понимаю, в чем, собственно, она заключается.
Томми – низкорослая, крепко сбитая – всегда говорила по существу.
– Афина перепугана до смерти. Она не вернется к работе, если ваши гениальные мозги не придумают, как избавить ее от страха. А если она не согласится продолжать работу, вы, ребята, пролетаете на пятьдесят миллионов «зеленых». Фильм без нее закончить невозможно. – Помолчав, Томми добавила: – На прошлой неделе я снимала без нее, так что сэкономила вам кучу денег.
– Чертова картина, – бросил Бентс. – Мне с самого начала не хотелось запускать ее в производство.
Эта реплика заставила остальных встрепенуться.
– Да пошел ты в задницу, Бобби! – заявил продюсер Скиппи Дир.
– Бред сивой кобылы! – подхватил Мело Стюарт, агент Афины Аквитаны.
На самом же деле «Мессалину» поддерживали все, кто только мог. Наверное, это единственная картина за всю историю Голливуда, с самого начала получившая зеленый свет на всех уровнях.
«Мессалина» представляла собой попытку осмысления римской истории времен императора Клавдия с феминистской точки зрения. История, написанная летописцами-мужчинами, выставляет императрицу Мессалину продажной и кровожадной шлюхой, однажды ночью вовлекшей в оргию все население Рима. Однако в фильме о ее жизни, снимавшемся две тысячи лет спустя, древнеримская императрица выглядела трагической героиней, подобной Антигоне или Медее. Она была представлена как женщина, которая, используя единственное доступное для нее оружие, пыталась изменить мир, где правили властолюбивые мужчины, обращавшиеся с женщинами – половиной всего человеческого рода – будто с рабынями.
Замысел фильма грандиозен: безудержные любовные сцены в полном цвете, популярная и злободневная тема, но, чтобы все выглядело правдоподобно, надо ее блестяще подать. Сначала Клавдия Де Лена написала остроумный сценарий с сильной и внушающей доверие сюжетной линией. Затем в качестве режиссера пригласили Диту Томми, что стало расчетливым и политически мудрым выбором. Она обладает ясным умом и уже доказала свои режиссерские способности. Афина Аквитана в роли Мессалины была просто великолепна, и до последнего времени на ней держалась вся картина. Она одарена изумительной внешностью, несравненным телом и недюжинным актерским дарованием, придающим всему достоверность. Не менее важно было и то, что она входит в мировую тройку Суперзвезд женского пола. Нестандартный талант Клавдии подсказал ей сцену, когда Мессалина, попав под влияние набирающей силы христианской легенды, спасает мучеников, обреченных на неминуемую гибель от львиных клыков в цирке. Прочитав эту сцену, Дита Томми сказала Клавдии:
– Ну, это уже выходит за рамки!
– Только не в кинематографе, – ухмыльнулась Клавдия.
Продолжая обсуждение сложившейся ситуации, Скиппи Дир заявил:
– Мы вынуждены приостановить съемки до тех пор, пока не сумеем снова заполучить Афину. Каждый день простоя обходится нам в пятьдесят штук. А пока ситуация обстоит следующим образом: мы уже потратили пятьдесят миллионов, отсняли половину материала, не можем обойтись без Афины и не можем никем ее заменить. Так что, если она не согласится вернуться, картину можно выбрасывать на помойку.
– Мы не можем ее выбросить, – возразил Бентс. – В условиях страховки не предусмотрен пункт об отказе звезды от работы над фильмом. Сбрось ее с самолета, и страховку выплатят. Мело, это твоя задача – заставить ее вернуться. Ты отвечаешь за это.
– Я ее агент, это верно, но мое влияние на нее не так велико, как может показаться. Вот что я вам скажу: она действительно боится, и, поверьте, это не просто каприз. Афина напугана, но она очень умна, так что у нее имеются веские причины для страха. Это очень щекотливая, очень опасная ситуация.
– Если из-за нее пойдет ко дну фильм стоимостью в сотню миллионов долларов, ей уже никогда не работать. Ты ей об этом говорил? – буркнул Бентс.
– Она знает.
– Кто же лучше всего подходит для того, чтобы образумить ее? – поинтересовался Бентс. – Скиппи, ты уже попробовал, у тебя ничего не получилось. Ты тоже, Мело. Дита, насколько мне известно, ты прямо в лепешку расшибалась. Даже я пробовал.
– Ты не в счет, Бобби, – откликнулась Томми. – Она тебя не переносит.
– Да, кое-кому не по душе стиль моей работы, – огрызнулся Бентс, – но все равно все слушаются.
– Послушай, Бобби, – миролюбиво произнесла Дита, – твой стиль действительно не по нраву всем творческим людям, но Афина не переваривает тебя лично.
– Но я дал ей роль, которая сделала ее звездой.
– Она была рождена ею, – тихо заметил Мело Стюарт. – Тебе просто повезло, что ты первым нашел ее.
– Дита, – проронил Бентс, – ты ее подруга. Ты должна уломать ее и заставить вернуться в картину.
– Афина мне не подруга. Она уважает меня, потому что когда я подбивала под нее клинья и получила отказ, то деликатно устранилась. А вот ты, Бобби, донимаешь ее уже не первый год.
– Дита, – дружелюбно проговорил Бентс, – да кто она, черт возьми, такая, чтобы отказывать нам? Элай, ты должен пригрозить ей законом.
Все взгляды устремились на старика, сидевшего со скучающим видом. Элай Маррион был настолько худ, что кто-то из кинозвезд-мужчин как-то сказал, что вместо лысины ему больше подошел бы ластик, но в этой шутке было больше злопыхательства, чем юмора. У Марриона была непомерно большая голова, которая пришлась бы впору более крупному мужчине, и широкое лицо гориллы с приплюснутым носом и толстыми губами. И в то же время в нем можно было увидеть какую-то доброту, мягкость и даже, как ни странно, своеобразную красоту. Однако его выдавали глаза – холодного серого цвета, излучавшие острый ум и предельное внимание, подавлявшие всех, кому приходилось иметь с ним дело. Возможно, именно поэтому он требовал, чтобы все обращались к нему только по имени и на «ты».
– Если Афина не послушалась вас, народ, то не послушает и меня, – заговорил он бесцветным голосом. – Власть, которой я обладаю, не произведет на нее ни малейшего впечатления. И это тем более странно, учитывая то, что ее так напугало бессмысленное нападение со стороны какого-то дурака. Кстати, может, нам удастся откупиться от него?
– Мы попытаемся, – заверил Бентс, – но вряд ли это подействует на Афину. Она ему не верит.
Тут подал голос продюсер Скиппи Дир:
– Давить на него мы уже пробовали. У меня есть кое-какие друзья в управлении полиции, которые пытались взять его за бока, но он оказался довольно крутым типом. У его семейства имеются и деньги, и влиятельные связи, и торгуется он, как одержимый.