Последний дон
Шрифт:
Афина подарила ему короткий поцелуй в губы.
– А теперь у меня есть свой странствующий рыцарь без страха и упрека. Единственная проблема в том, что ты не ограничиваешься убийством драконов.
– А если через пять лет ей не станет лучше, как говорил доктор, что тогда? – поинтересовался Кросс.
– Мне наплевать на то, что говорят. Надежда всегда остается. Я буду с ней до конца жизни.
– И не будешь скучать по своей работе?
– Конечно, буду, и тебя мне будет недоставать, – промолвила Афина. – Но, в конце концов, я делаю то, что считаю правильным, а не представляюсь героиней из фильма. – В голосе ее прозвучала улыбка, словно эта мысль ее позабавила, а затем Афина добавила невыразительным тоном: – Я хочу, чтобы она любила меня, вот и все, чего я хочу.
Поцеловав друг друга на прощанье, они разошлись по отдельным спальням.
Назавтра утром они отвезли Бетани в клинику. Афине было нелегко проститься с дочерью. Обнимая девочку, она плакала, но Бетани ничуть не прониклась ее чувствами. Оттолкнула мать и приготовилась оттолкнуть Кросса, но он вовсе и не собирался ее обнимать.
На мгновение Кросса охватил гнев на Афину за то, что она так беспомощна перед дочерью. Наблюдавший за этим доктор сказал Афине:
– Когда вы вернетесь, вам придется пройти очень серьезную выучку, чтобы иметь дело с этим ребенком.
– Я постараюсь вернуться как можно быстрее, – сообщила Афина.
– Вам незачем торопиться, – заверил доктор. – Она живет в мире, где время попросту не существует.
Во время полета обратно в Лос-Анджелес Кросс и Афина сошлись на том, что он отправится в Вегас и не станет провожать Афину до Малибу. Это был единственный ужасный момент за все путешествие. Добрых полчаса Афина была сломлена своим горем и плакала, не говоря ни слова. Потом успокоилась.
При расставании она сказала Кроссу:
– Мне жаль, что мы так и не занялись любовью в Париже.
Но Кросс понимал, что эти слова – простая любезность. В это самое время одна мысль о близости была для нее отталкивающей. Сейчас Афина, как и ее дочь, спряталась от окружающего мира в свою скорлупу.
В аэропорту Кросса встречал большой лимузин, за рулем которого сидел солдат из охотничьей хижины. На заднем сиденье был Лиа Вацци. Лиа сразу закрыл стеклянную перегородку, чтобы водитель не слышал разговор.
– Детектив Лоузи наведывался ко мне снова, – сообщил он. – Следующий визит станет для него последним.
– Проявляй терпение, – сказал Кросс.
– Симптомы мне знакомы, уж в этом ты мне поверь. Тут что-то другое. Команда из анклава в Бронксе перебралась в Лос-Анджелес, и я не знаю, по чьему приказу. Я бы сказал, что тебе нужны телохранители.
– Пока нет, – возразил Кросс. – Ты собрал свою команду из шести человек?
– Да. Но эти люди не станут действовать против Клерикуцио напрямую.
Вернувшись в «Занаду», Кросс нашел там записку от Эндрю Полларда, полное личное дело Джима Лоузи, оказавшееся весьма интересным чтивом. И кое-какие сведения, давшие основания для немедленных действий.
Кросс взял из кассы казино сто штук, сплошь сотенными купюрами. Сказал Лиа, что им предстоит поездка в Лос-Анджелес. И добавил, что водителем должен быть сам Лиа, чтобы больше никого с ними не было. Показал ему записку Полларда. Они вылетели в Лос-Анджелес на следующий день и взяли напрокат машину, чтобы поехать в Санта-Монику.
Фил Шарки подстригал газон перед домом. Выбравшись из машины вместе с Лиа, Кросс назвался другом Полларда, нуждающимся в информации. Лиа внимательно изучил лицо Шарки. Затем вернулся обратно в машину.
Фил Шарки выглядел не так впечатляюще, как Джим Лоузи, но достаточно грозно. Кроме того, на его лице было написано, что годы службы в полиции подточили его веру в род человеческий. В нем чувствовалась неусыпная подозрительность и серьезность манер, присущие лучшим полицейским. Но он отнюдь не чувствовал себя счастливым.
Шарки пригласил Кросса в дом – настоящую хижину, внутри все выглядело запущенным и потрепанным; заброшенный вид жилища, где нет места ни женщине, ни детям. Первым делом Шарки позвонил Полларду, чтобы убедиться в личности посетителя, потом без каких-либо любезностей – предложения сесть или выпить – заявил:
– Валяйте, спрашивайте.
Открыв портфель, Кросс извлек пакет с сотенными бумажками.
– Здесь десять штук. Это всего лишь за то, что вы согласились на этот разговор. Но разговор предстоит не такой уж короткий. Как насчет пива и местечка, чтобы присесть?
Лицо Шарки расплылось в ухмылке. «Он приветлив на курьезный манер, хороший партнер как фараон», – подумал Кросс. Шарки небрежно сунул деньги в брючный карман.
– Вы мне нравитесь. Вы умны. Вы знаете, что языки развязывают деньги, а не чушь собачья.
Они сели за круглый столик на заднем крыльце хижины с видом через Оушн-авеню на песчаный пляж и море и потягивали пиво из бутылок. Шарки похлопал себя по карману, словно хотел убедиться, что деньги все еще на месте.
– Если я услышу правильные ответы, – поведал Кросс, – последует еще двадцать штук сразу после разговора, затем, если вы будете держать язык за зубами насчет моего визита сюда, я загляну к вам еще через два месяца со следующими пятьюдесятью штуками.
Шарки ответил ему ухмылкой, но теперь в ней мелькнул намек на озорство.
– Через два месяца вам будет наплевать, кому я скажу, не так ли?
– Да, – подтвердил Кросс.
Теперь Шарки стал серьезен.
– Я не скажу вам ничего такого, что может навлечь обвинения хоть на кого-нибудь.
– Ну, тогда вы не знаете, кто я на самом деле, – заметил Кросс. – Может быть, вам лучше позвонить Полларду снова.
– Я знаю, кто вы такой, – отрубил Шарки. – Джим Лоузи сказал мне, что я должен вам всячески угождать. Во всех отношениях. – Затем он напустил на себя вид заинтересованного слушателя, неотъемлемый от его профессии.