Последний год
Шрифт:
Он решил, что самого Распутина ни в чем обвинять не будет, это вызвало бы опасный гнев царицы. Он представит его в роли наивного и чистого человека, который невольно стал оружием в руках негодяев. И собирался показать царю, сколь это опасно для трона, для государства, ведущего войну.
Хвостов не мог положиться на предоставляемую ему агентурную информацию — ее было мало, и он боялся, что Белецкий нарочно снабжает его неточными сведениями. Воспользовавшись отсутствием Распутина в столице, Хвостов отдал приказ произвести тайные обыски у всех его секретарей, которые знать об этом не Должны.
Немедля Хвостов отправился к Вырубовой — самой близкой к царской семье фрейлине императрицы и самой истовой поклоннице Распутина. Всеми своими связями она представляла для Хвостова грозную опасность. Он хотел заверить ее, что он не против Распутина, а хочет только охранить его от всяких проходимцев.
Ничего у него из этого не вышло — Вырубова не только не пожелала иметь с ним дело, но и дала понять, что ему не верит сама императрица.
Но Хвостов зарвался и остановиться уже не мог…
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
На другой день, вернувшись после обеда в министерство, Хвостов обнаружил на своем столе письмо из личной кан- целярии императрицы. Распечатал, а там записочка от руки и подпись — Вырубова. Текст короткий — по повелению императрицы немедленно прекратить преследование секретарей Распутина. И все.
Так вот отчего толстая баба была вчера такая бешеная! Может быть, она думала, что он, Хвостов, поехал к ней, уже получив это письмо?..
Прочитав записку еще раз, Хвостов пришел в ярость, порвал ее в клочья и швырнул под стол, в корзину. Он имеет полное право не считать эту записку официальным документом и реагировать на нее не станет. Посмотрим, что они придумают еще. Но, по-видимому, он попал им в самый глаз. Ничего, есть еще царь…
Он еще не успел остыть, как в кабинет к нему ворвался премьер Штюрмер — громадный и грозный со своими усами, которые, как два черных меча, торчали в стороны, с бородой лопатой. На нем был расшитый золотом мундир, наверное, с какого-то приема пришел.
— Алексей Николаевич, вы с ума сошли, — выдохнул он, держась рукой за сердце.
Хвостов стоял и молча исподлобья смотрел на премьера. Возражать на такое заявление премьера было нелепо, а возмущаться нельзя.
— Как вы могли пойти на арест секретарей Распутина, не посоветовавшись со мной?
— Арест аферистов в моих прерогативах, — сдерживая гнев, ответил Хвостов. — И если я по поводу каждого афериста стану советоваться с вами, у вас, Борис Владимирович, не останется время управлять державой.
— Абсурд, абсурд! — крикнул Штюрмер. Последнее время это
— Где вы были утром, я звонил вам из Царского? Словом, я приказал Белецкому освободить их. Это нужно было сделать немедленно. Немедленно. Вы получили распоряжение ее величества?
— Была записка госпожи Вырубовой, — ответил Хвостов.
— Где она?
— Я не засоряю архив подобными бумагами. Я ее порвал и выбросил в корзину.
Огромный Штюрмер протиснулся за стол Хвостова, выгреб ногой из-за его кресла корзину и, опустившись на колени, стал вынимать оттуда клочки бумаги. Потом кряхтя поднялся и принялся раскладывать клочки на столе.
— Нужно записку подклеить, — бормотал он, раскладывая клочки по смыслу. — Ее следует в любом виде немедленно вернуть Александру Сергеевичу Танееву.
— Он что, коллекционирует записки своей дочери? — усмехнулся Хвостов, понимая, однако, что дело очень серьезно.
— Боже праведный, неужели вы ничего не понимаете? — тихим голосом спросил Штюрмер, вытаращась на своего министра. — Дайте клей.
— Ну положим, эту работу у меня есть кому сделать. Присядьте, Борис Владимирович.
Хвостов взял разложенные на какой-то папке клочки записки и прошел в соседнюю комнату, где работал его личный и верный адъютант.
— Немедленно склейте и сделайте фотокопию, подлинник принесете мне, — шепотом распорядился Хвостов и вернулся в кабинет.
Штюрмер сидел в кресле, вытянув длинные ноги, жесткий ворот его форменного мундира был расстегнут, он шумно дышал. Хвостов сел за свой стол.
— Через пять минут записка будет реставрирована, — сказал Хвостов и, подождав немного, спросил — Может, вы мне все-таки что-нибудь объясните?
Штюрмер отрицательно повел головой и сказал с укоризной:
— Алексей Николаевич, Алексей Николаевич, что же вам надо пояснять? И вы и я крещены на свои посты Григорием Ефимовичем.
— Положим, я крещен им совсем в другую сторону, — возразил Хвостов. — Он до сих пор не простил мне, как я его выставил из Нижнего.
Штюрмер посмотрел на него с откровенным сожалением:
— Неужели мне нужно вам объяснять, что, если бы он не простил, вы бы здесь не сидели.
— Меня назначил государь.
— Меня тоже, — кивнул Штюрмер. И вдруг наклонился к Хвостову через стол и спросил тихо — Неужели вы против Григория Ефимовича?
— Нет, Борис Владимирович, — так же тихо ответил Хвостов. — Я только хотел устранить от него лиц, которые его дискредитируют. Он просто не знает, кто пользуется его именем.
— Боже мой, какое вам до этого дело, — замахал руками Штюрмер. — Допустим, кто-то пользуется его поддержкой, ведет там свои коммерческие дела. Какое это имеет отношение к высокой дружбе Григория Ефимовича? Там его любят, уважают его народный ум. Он спас нам всем наследника. Задумайтесь наконец — эта высота и какие-то мелкие аферисты, которые лезут со своими делами к Григорию Ефимовичу. А куда Они не лезут? Думаете, к вам не лезут? Думаете, ко мне не лезут? Еще как лезут. Их вынуждены принимать мои секретари. Так что же, моих секретарей тоже за решетку? Абсурд!