Последний год
Шрифт:
Шапрон не ответил, любуясь цветом вина в бокале.
— И вот я получаю ваше письмо, Гагарин Конечно, я ознакомила с ним Шапрона. О, как возликовала его черная душа!.. Гагарин, бегите скорее и дальше от Шапрона! — Она встала и подошла к Андрею. В глазах ее появилось теплое сочувствие и жалость. — Бегите! Из его когтей никто еще не вырывался. Он способен на тайное отравление, на выстрел из-за угла, он способен…
— Замолчи! — крикнул яростно Шапрон и так стукнул кулаком по столу, что звякнула посуда.
Лиза замолчала, стиснув лицо ладонями. Ее снова начала колотить дрожь.
Шапрон встал и подошел к Андрею.
— Не верьте ей,
Андрей оттолкнул его и выбежал из комнаты.
Он бежал по улице, ничего не видя, натыкаясь на стены домов и заборы, но знал, что от стыда, отчаяния и отвращения и к ней, и к самому себе ему не убежать. Сердце жгло и палило, будто была в нем страшно рваная рана. Он поднял глаза к небу, к ярким чистым звездам, но они дрожали и плыли в его жгучих слезах.
Задохнувшись от бега и сдерживаемых рыданий, он пошел медленнее и тогда почувствовал, что кто-то тычется ему в ноги. Это был Молчан. Андрей опустился на колени, обнял собаку за шею и уткнулся лицом в ее густую шерсть Молчан успокоительно, ласково урча, начал слизывать слезы с его лица,
ПЕРВЫЙ УДАР
В комнате Андрея и Македона Ивановича было темно. Только в комнате индейцев горела лампа. Андрей вбежал туда. Надо предупредить капитана! Немедленно уезжать, немедленно бежать отсюда!
Ни Громовой Стрелы, ни Айвики в комнате не было. Македон Иванович в одиночестве сидел на стуле, странно сгорбившись и опустив бессильно руки. Он не пошевелился при стуке двери и при шуме шагов Андрея, упорно глядя на что-то лежавшее у его ног. Андрей подошел ближе и увидел: на полу, у ног капитана, лежит человек в одежде индейца. Лицо его было прикрыто капитановым платком с изображением сражения. Андрей сдернул платок. Горло индейца было перерезано от уха до уха. Кровь собралась лужицей около его головы на досках пола. Мертвое лицо молодого вождя было полно неукротимой отваги и гордого презрения Его губы застыли в страстно-напряженной гримасе мрачного презрительного смеха. Вождь смеялся, глядя в лицо врага, в лицо смерти. Так умирают воины-атаутлы племени Великого Ворона из рода Волка!
— Вы на ноги его посмотрите и на руки. Пытали они его, — почему-то шепотом сказал капитан.
Андрей опустился на колени. Юноша был связан смолеными веревками. Его руки и босые ноги были залиты почерневшей кровью.
— А девушка где? — крикнул отчаянно Андрей. — Тоже убита?
— Айвика им живая нужна. Уволокли, надо полагать, — тихо, не меняя позы, ответил Македон Иванович.
Андрей поднялся и оглядел комнату. Разбросанные вещи красноречиво говорили и об отчаянной борьбе и о торопливых поисках чего-то.
— Видите? Словно Мамай воевал, — глухо, мертво сказал капитан. — И в нашей комнате такой же погром. Золото шарили. А главное, конечно, карту.
— Кто? — бледнея, спросил Андрей. — Шайка Пинка и Шапрона?
— Они. Атаманил у них Живолуп
— Откуда это вам известно?
— Садитесь к столу. Здесь вся картина в полной ясности.
Андрей сел. На столе лежали: невыстреленный патрон, небольшой кусок кожи с воткнутой в нее толстой трехгранной иглой, пук сыромятных перепутанных ремней, меховая рукавица со следами на ней чьих-то зубов, разорванная пронизка из раковин и пеколка, индейский «женский нож» без ножен.
— Дело было так, — заговорил Македон Иванович, тоже сев к столу. — Выследили они, когда мы с вами ушли из дома, и махнули через забор во двор. Помните, что говорила вчера хозяйкина колошенка? Видела она людей на заборе, которые двор разглядывали. —Потом вошли они сюда, в комнату. Индиане запоров не знают, а я, старый ишак, не догадался, уходя, сказать об этом. Громовая Стрела сразу понял, что дело нечисто, и выскочил на нашу половину. Схватил он мое ружье, а оно, как на грех, дало осечку. — Македон Иванович взял со стола патрон и показал след на капсюле от удара курка. — Второй раз выстрелить индиан не успел. Навалилось на него варначье, связали, а рот вот этой рукавицей заткнули. Смотрите, как он ее изжевал. Индианские зубы что волчьи. А во время свалки потеряли пинковы пираты вот эту улику. Называется гардаман. Кожу надевают на ладонь, вроде наперстка, а игла морская, для сшивания парусов. Кто, кроме моряка, мог обронить здесь эту штуку?
— Продолжайте, Македон Иванович, — бледнея все больше и больше, сказал Андрей. — Что дальше было?
— А дальше скажу про нашу божью коровку. Связали они и ее этими сыромятными ремнями, да забыли, что первое, чему индиане учат своих детей, это освобождаться от сыромятных ремней. Выскользнула она из ремней, сорвав с себя эту пронизку, и с бабьим своим ножом кинулась на шайку душегубов. Не божья коровка, а орлица! Хотела, видно, прорваться к дверям и вас или меня разыскать. Ее, конечное дело, обезоружили и снова скрутили, на этот раз, наверное, уже веревками…
Андрей стиснул рукой лицо. Перед глазами его встала Айвика. Освещенная костром, покачиваясь на онемевших ногах, она говорит устало: «Гуп!.. Уах!.. Я распорола ему шкуру на боку!»
А Македон Иванович вдруг вскочил и забегал по комнате, выкрикивая:
— Нет нам, окаянным, никакого прощения! Какую славную девку загубили! Я ее, как дочь, полюбил. И брата ее под нож подвели. И зачем я, ржавый шомпол, ушел и не приказал им запереться? Истинно, лосей по осени бьют, а дураков круглый год!
— А куда вы уходили? Надолго?
— То-то и оно, что думал в минуту обернуться, а вышло надолго. Это тоже Пинк подстроил. Вскоре после вашего ухода получаю я от него с матросом записку. Писал он, что ему поручено отвезти партию завербованных канадских и американских зверовщиков в места, близкие от моего редута. А посему, решил-де он, пользуясь такой удобной оказией, доставить на Береговой редут и наши ружья. Приходите, писал он, в пассажирскую гавань, где мы и договоримся окончательно. Я возликовал и побежал! И правда, грузил он зверовщиков на свой «Сюрприз», это я сам видел. И с парнями я поговорил: все правильно, в наши места они направляются. А с Пинком началась старая песня: на колу мочала, начинай сначала! То он соглашается доставить ружья, то опять о золоте разговор заводит. Бился я с ним часа три, не меньше. А потом осатанел вдруг Петелька, чуть не за глотку меня схватил и требует свою карту. Так прямо и сказал: «Отдайте мою карту, не то каюк вам сделаю!» А я ему ответил: «Иди ты, знаешь, куда, каторжная душа!» И ушел. А к чему я пришел — сами видите, — показал капитан на труп индейца. — Теперь-то мне понятно, что Пинк диверсию устроил Отвлек внимание противника от места нанесения главного удара. Он меня из дома выманил, а его варнаки к нам в дом! Очень просто. И, как на горе, вы Молчана с собой взяли. Он бы им такую катавасию устроил, что весь город сбежался бы!.. Что это вы, ангелуша, уставились на меня, как медведь на градусник?