Последний город
Шрифт:
— Всех одновременно? — удивился Артур, первым расписавшийся за ознакомление с правилами проведения дознания.
— Не ожидал? — сверху вниз глянул на него Боос. — Допрыгался...
— За что расписываемся-то? — не сумев разобрать нечитаемый в принципе почерк Роберта, поинтересовался Эдуард.
— За ознакомление с правилами поведения на дознании и предупреждение об ответственности за дачу ложных показаний. — Заместитель начальника управления выдернул у Яна потёртый журнал. — Ты-то куда лезешь? В сто второй давай.
— Вызовут? — уточнил Станке.
— Ждите.
— Какие
— Не думай громко, — то ли в шутку, то ли на полном серьёзе посоветовал Боос и, вытолкнув перед собой Яна, вышел в коридор.
Когда за спиной тихонько защёлкнулся замок, сразу нестерпимо захотелось вздохнуть полной грудью — облицованные серебристой плиткой низкий потолок и глухие, без единого окна стены будто физически давили со всех сторон. Стянув крутку, я повесил её на спинку стоявшего в центре комнатушки стула. А потом сделал то, что наверняка проделывали все мои предшественники — уселся на стул и ладонью прикрыл глаза от нестерпимо яркого светильника под потолком.
Здесь просто слишком душно. Слишком душно, жарко и тесно.
Всё понятно и объяснимо — но убедить себя в этом не получалось. Скрипнув зубами от бессильной злобы — нашли подопытного кролика! — я поднялся на ноги и несколько раз прошёлся от одной стены к другой. Голова моментально закружилась, пришлось усесться обратно. Неужели что-то в воздух добавляют? Да нет — элементарная нехватка кислорода. Плюс ударная доза успокоительного. Зря три таблетки за раз принял, зря. Но, с другой стороны, в такой ситуации лучше переборщить, чем потом всю оставшуюся жизнь жалеть, что дознаватель на твоих эмоциях, будто натянутых струнах, сыграл.
Закусив губу, я прогнал затопивший голову дурман и попробовал объективно оценить своё положение. Бывало и хуже, конечно, но и сейчас на кону ставки немаленькие стоят. А стало быть, надо взять себя в руки и успокоиться. Нечего психовать — нервные клетки даже алхимики не восстановят.
Я припомнил, как первый раз загремел в жандармский участок лет в четырнадцать, и невольно улыбнулся. Нервов сгорело — просто жуть. Потом привык. А как не привыкнуть? Если ты молодой парень и живёшь аккурат между Старым городом и Фабрикой, то даже безобидная вечерняя прогулка запросто может закончиться в Лазоревке — жандармском участке на перекрёстке Лазурной и Восточного луча. Традиционное ж место для разборок между фабричной шпаной и молодняком из Старого города. Да, весёлое времечко было...
Успокоительным накрыло как-то очень уж резко, но чёрный омут, в глубине которого неспешно скользили медлительные рыбины не имевших никакого значения воспоминаний, моментально развеялся, когда со спины потянуло свежим воздухом. Дверь комнаты для допросов тут же прикрыли, и вновь стало невыносимо душно. Впрочем, терпеть осталось недолго. Вряд ли следователь станет работать в таких условиях.
Так оно и оказалось: стоило дознавателю зайти в комнату, через незаметные вентиляционные отверстия, скрытые где-то у самого пола, начал струиться обжигающий холодом воздух.
— Добрый вечер, — поздоровался со мной совсем молодой
— Вечер добрый. — Я с натугой сглотнул вязкую слюну и сел ровнее.
Телепат. Не какой-нибудь эмпат, а прошедший полный курс обучения мыслечтец. Таких даже в Комитете раз-два и обчёлся — слишком уж этот дар редок. Да и дар ли это? Некоторые не без основания относили его к проклятиям.
Каково это — постоянно слышать мысли окружающих тебя разумных существ? Ни на минуту, ни на секунду не оставаться наедине с собой? Чувствовать, как рвутся в голову чужие эмоции, страхи, желания? Слишком громкие, слишком настырные, постоянно окружающие тебя облаком поднятой ветром пыли. Как не сойти с ума и сохранить ясность рассудка?
Тем, в ком дар ясновидения проявлялся слишком рано и спонтанно, помочь уже ничем не могли. Либо операция и клеймо ординара на всю оставшуюся жизнь, либо более гуманное, как казалось многим в этой ситуации, усыпление. Остальных ждали годы одиночества в надёжно экранированных подвалах Дома провидцев, изнуряющие тренинги и постоянный, не ослабевающий даже во сне самоконтроль. Отсеянные коротали свой век — недолгий и безрадостный, — горстями поедая снотворное и алхимические препараты, гасившие превратившийся в проклятие дар. А остальных... остальных ждала лишь иллюзия нормального существования — жизни вечного одиночки, в котором давно перегорели все чувства и эмоции. Недаром в Корпусе Надзора ходила шутка о том, что работающие на «Плантации» зомби куда более приятные собеседники, нежели телепаты.
— Август Яр, старший дознаватель следственного управления Комитета Стабильности, — по полной форме представился худощавый неординар, поправляя очки с толстыми линзами.
Чем-то он походил на музыканта — тонкие длинные пальцы, лёгкие, будто танцующие движения. И лишь замершее фарфоровой маской лицо с острым прямым носом не совсем вписывалось в нарисованную воображением картину.
— Марк Лом. Служба Контроля, Управление активных операций, стажёр, — не стал отмалчиваться я.
Дознаватель кивнул и приложил подушечки больших пальцев к сенсорам дипломата. Едва слышно щёлкнули замки, висевший на крючке дипломат, распахнувшись, превратился в подобие откидного столика.
— В соответствии с установленным порядком проведения дознания должен предупредить о том, что показания будут зафиксированы автоматическим регистратором. — Яр переключил какой-то тумблер, и из распахнутого нутра дипломата медленно вылетел хрустальный шар размером с кулак. Поднявшись сантиметров на десять, алхимический прибор медленно закружился вокруг своей оси, и на его гранях засверкали отблески пишущих лучей.
— Понятно, — кивнул я.
— Вот и замечательно. — Парень вынул из дипломата два металлических кругляша и протянул мне. — Приложите к вискам.