Последний город
Шрифт:
— Не так быстро. — Альбинос раскинул руки в разные стороны, и на указательном пальце у него сверкнул серебряный перстень со светившимся изнутри рубином.
— А как насчёт снять с меня порчу? — закашлялся я.
— Всему своё время.
Сволочь! Нет у меня больше времени! Вот-вот концы отдам. А этот выродок палец о палец не ударит. Остается только узнать, зачем я до сих пор ему нужен. Ведь не просто же так он меня из лифта вытащил.
Скрипнув зубами от бессильной злобы, я протёр слезившийся глаз и огляделся по сторонам.
Круглое, словно цирковая арена, помещение, куполом
Левый локоть вновь начало крутить, и я до крови закусил губу. Ничего — неординару ещё хуже приходится. Вон как его мотает, никак до пятна солнечного света на полу добраться не может. А печатка с рубином и вовсе огнём на пальце горит. Будто осколок заходящего солнца...
Осколок заходящего солнца?!
«Да ты, сука, поэт, оказывается!» — выругался про себя я.
Попытался подогнуть ноги, но вместо этого едва не завалился набок. Да что за напасть такая? Только правая рука и работает. Если и она отнимется — даже застрелиться не смогу.
Застрелиться? Так, а пистолет не обронил?
Закатавший рукав альбинос осторожно провёл по оголившемуся запястью лезвием гвардейского ножа, и в тот же миг я забыл про нашаренное в кармане куртки оружие. Неудивительно — из пореза хлестнула не кровь, а оранжевое пламя. Вот так дела!
— Придётся подождать, — как ни в чем не бывало, вернулся ко мне Сергио, ладонью зажимавший порез.
— Хаос? — догадался я. — Никак твоё кольцо с ним справиться не может?
— Теоретически я теперь такой же человек, как и ты. На практике — погрешность оказалась слишком высока. Подождём...
— И как долго?
— Скоро уже. — Сергио подкинул к потолку нож, на серебряном клинке которого мелькнули солнечные блики, и вновь ухватил его за рукоять. — Скоро...
— Уверен?
— Кольцо начинает тускнеть. — Альбинос поднёс к глазам правую кисть и кивнул: — Да, минут десять от силы...
— И ты лишишься всей своей силы? Станешь никчёмным ординаром? — усмехнулся я. — А стоит ли того власть?
— Не стоит, — неожиданно согласился со мной Сергио.
— Тогда зачем?
— Тебе не кажется, что этот мир исчерпал себя? — как-то невпопад поинтересовался неординар. — Что агония несколько подзатянулась? И было бы неплохо расчистить место для нового миропорядка?
— С политической или теологической точки зрения? — насторожился я.
— С точки зрения того, что этот мир переваривает самое себя. Он больше не способен родить ничего нового и подобен чудовищу, пожирающему собственных чад.
— Перегрелся?
Разглагольствования Сегрио напомнили мне бредни религиозных фанатиков, вот только фанатиком неординар, несомненно, не был. К чему он, мать его, клонит?
— Я ведь уже говорил, Хаос — это не силы зла, намеренно стремящиеся уничтожить последние остатки человечества. Нет, Хаос — это основа грядущего мироздания, строительный материал, пытающийся принять новую форму и исторгающий из себя раковую опухоль нашего застрявшего во вчерашнем дне города. А паразитирующие на Печати недоумки сжигают его, пуская высвобождающуюся энергию на удовлетворение собственных прихотей. Им плевать, что тем самым они лишают остальных права на перерождение. Что по крупицам растаскивают плоть и кровь грядущего мира. Они нашли лазейку и не дают завершиться концу света; а то, что будет после, — никого не волнует. А знаешь, почему? У них нет души! Они боятся умереть и уподобиться развеянной ветром пыли! Неординары и те могут рассчитывать на посмертие, а у этих впереди ничего нет. Только пустота. И это пугает.
— Я, конечно, безумно рад, что моя душа бессмертна, но хотелось бы по возможности всё же продлить нынешнее существование. Уговор как раз об этом был.
— Ты ничего не понял, — печально вздохнул неординар. — Старый мир доживает последние минуты. Сейчас я разрушу седьмую Печать, и наступит окончательный и бесповоротный конец света. Так что заранее приношу извинения за обман — в будущем, сам понимаешь, встретиться у нас уже не получится.
— Ах ты гнида! — непроизвольно вырвалось у меня. Я рванулся к альбиносу, но, так и не сумев оторваться от пола, скорчился в приступе раздиравшего лёгкие кашля. — Мы же, сука, с тобой договаривались!
— Такова жизнь, — пожал плечами Сергио и вновь глянул на кольцо.
— Ладно, два вопроса, — заметив, как гаснет сияние серебряного перстня, заторопился я. — Какого ляда ты тащил с собой меня? И зачем тебе это? Зачем?!
— Разрушить Печать может только вещество, содержащее саму квинтэссенцию этого мира — кровь человека. Ординара, если тебе угодно. А я до сих пор не уверен, что сумею выжечь из себя весь Хаос до конца. — Неординар с ножом в руке направился к колонне солнечного света, потом обернулся и пожал плечами. — А зачем? Считай, перед тобой четвёртый всадник Апокалипсиса. Не всем же грезить о вечной жизни, кто-то должен и работу выполнить.
— Стой! — крикнул ему в спину я и осёкся.
А так ли безумна затея Сергио? Не прав ли он в своём утверждении, что этот мир исчерпал себя до донышка и теперь способен лишь пожирать собственных детей? Я ведь был за Оградой — я видел остатки былого великолепия. Траву, деревья, солнце и облака над головой. Разве можно назвать жизнью существование среди бетонных стен, с вечно висящей в воздухе пылью и затянутым серой Пеленой небом?
И разве меня не бесила собственная неполноценность? Второсортность — и лишь потому, что угораздило родиться ординаром? Какие у меня были перспективы? Работать, работать и работать, а потом сдохнуть? Никто ведь даже не заметил бы, что одним муравьём стало меньше. Никто.
Впрочем, теперь мне это не грозит. Я покину наш бренный мир намного раньше. Фактически — я уже мертвец. Даже передвигаться самостоятельно не в состоянии. Всё, что от меня осталось — полуживая оболочка, в которой бьётся ошалевший от ужаса разум.
Страшно умирать? Страшно.
А если вместе со всеми?
Разом? А?
И нет ли в этом высшей справедливости? Если — всех и разом? С неплохими шансами на более счастливое посмертие? И обязательно — всем по заслугам. Непременно всем. И непременно по заслугам.