Последний Исход
Шрифт:
Тише, Лин, не волнуйся. Просто дыши. На выдохе ты умираешь, на вдохе рождаешься заново. Ни о чем не думай.
Голос имана прорвался из ниоткуда, став водой, затушившей искру будущего пожара.
Постепенно мысли успокоились, и неожиданно вернулись к девчонке. Ни о чем не думать Арлинг не мог. Была ли встреча с ней случайностью или закономерностью последних событий? Что делали уведенные из Сикелии нарзиды на границ двух пустынь? Ждала ли их за Гургараном та райская жизнь, о которой рассказывал Даррен? Судя по тому, как Азатхан и старик обращались с девчонкой, роль нарзидов не сильно изменилась. У кучеяров они считались низшими в обществе, выполняли самые грязные работы и не имели права пить из общественных фонтанов. Что сделает с ними Подобный? Отчего-то Арлингу не верилось в доброту и бескорыстные
Снаружи гудел и стонал ветер, со всех сторон сыпался песок, атакуя палатку, словно стрелы вражеской армии. Арлинг слышал, как четыре человека, сторожившие вход, скорчились на земле, накрывшись с головой плащами. Ему не было жаль их.
Эта ночь была создана для побега, но он знал, что не станет этого делать. Не потому, что иман был на свободе и мог заниматься заключением мира с его отцом, не думая об угрозе со стороны Подобного. Не потому, что ему хотелось встретиться с легендарным Негусом и лично узнать врага учителя. Не потому что ему некуда было возвращаться.
Арлинг думал о Дие. Пожалуй, он отправится вместе с ней за Гургаран. Потому что ему нужно понять, похожа ли Земля Чистых на тот рай, который Даррен обещал нарзидам, насильно уведенным из Сикелии.
***
Джаль-Баракат так и не дождался прибытия Карателя, и решил выступить в путь без него. Неожиданное исчезновение главных войск Негуса и отсутствие вестей от Даррена тревожило, но сильнее слугу Подобного беспокоило приближение сезона самумов в Карах-Антаре. Буря, которая накрыла караван на границе пустыни, была лишь слабым отголоском стихии, бушующей в Белых Песках с наступлением зимы.
Длинная вереница вьючных и верховых верблюдов растянулась между барханами на многие сали. Впереди шли старожилы из керхов, которым, наверное, сами пайрики указывали дорогу среди одинаковых холмов из дюн и барханов. Рядом гнали обширное стадо овец и баранов для еды. В центре каравана двигалось три десятка тяжело груженных верблюдов, которые, как подозревал Арлинг, несли награбленное добро из разоренных городов Сикелии – золото смердило кровью и смертью даже сквозь мешки и тюки. Вероятно, то были остатки сикелийских богатств, а основная часть краденного уже находилась в сокровищницах Негуса. Ведь, по словам Азатхана, их караван был пятым по счету, который отправился в Землю Чистых с начала войны.
Нарзиды двигались в хвосте. Взрослые шли пешком, детей и стариков везли в корзинах, привязанных к двум верблюдам. Шествие замыкали обозы с провиантом и запасами воды в бочках. Арлинг так и не смог определить точное количество нарзидов, но решил, что их не больше двух сотен. Охрану он изучил лучше. Почти все всадники на боевых верблюдах были керхами из племен, обитающих в Карах-Антаре. Их выдавала уверенность и полное отсутствие благоговейного страха, которого испытывали к Белым Пескам все остальные, в том числе, и восточные нарзиды, которые ехали на лошадях незнакомой породы и держались обособленно. Нарзидов из Сикелии они сторонились и называли себя горцами, подчеркивая, что не имели ничего общего с дальними родственниками по крови с запада. Всего Арлинг насчитал чуть больше ста воинов – не слишком много для охраны каравана со столь ценным грузом. А ведь в Карах-Антаре им предстояло пройти мимо земель тех керхов, которые не присягали на верность Подобному. Караван, груженый золотом и потенциальными рабами, мог стать привлекательной добычей. Вероятно, Джаль-Баракат рассчитывал, что их будет сопровождать армия Карателя, поэтому не стал тратиться на наемников. Арлинг догадывался, что ему тяжело дался этот выбор: отправиться в путь без дополнительной охраны или дожидаться войск Карателя, рискуя угодить в разгар сезона самумов и застрять в Холустае с нарзидами и золотом до конца зимы. Регарди тоже выбрал бы первое. Переход через восточную пустыню был опасен в любое время года, но в сезон самумов легче было сразу закопаться в песок и остаться умирать там, не мучая ни себя, ни верблюдов.
В Сикелии большую восточную пустыню называли по-разному: Белые Пески, Море Дьявола, Безводное Озеро, Земля Смерти… Однако лучше всего о ней говорило само название – Карах-Антар, что в переводе с кучеярского
Когда проводник прокричал, что они вступили в великий Карах-Антар, Арлинга охватило странное чувство. Ему показалось, что он действительно отсюда никогда не выйдет.
Ни одна пустыня, в которой раньше приходилось бывать Регарди, не была похожа на эту. Гигантские участки суши, засыпанные белым песком, вдруг сменялись обнаженными низменностями засохшей, покрытой трещинами глиной или раскаленными массами камней. Карах-Антар был худшим воплощением Восточного Такыра и безводного Холустая.
Здесь все было другим, даже песок пел иначе. Он то ревел и лаял, то сменялся звуками натянутой струны, то стонал и жалобно плакал. Странные музыкальные мелодии Карах-Антара заставляли ежиться, словно от холода, даже бывалых путников. Арлинг разгадал секрет пустыни, когда поймал в ладонь песок, брошенный в него ветром. Песчинки были мелкими, тонкими и легкими. Обжигающий ветер постоянно носил их в воздухе, создавая музыку, обворожительную и пугающую одновременно. Из-за того что песчаная пыль постоянно перемещалась, в носу, во рту, в гортани все пересыхало и саднило. Песок забивался в волосы и уши и даже скрипел на зубах, несмотря на то что головы путников была замотаны платками. Воздух в Карах-Антаре был суше, чем в западных пустынях Сикелии, а резкие перепады летнего жара днем и зимней стужи ночью причиняли немало неудобств, как людям, так и животным.
Самым страшным врагом человека в Карах-Антаре был ветер. Местами он сметал песок в гигантские барханы, местами волнообразно рассеивал его, превращая в рябь песчаного моря. Море из песка и пыли было также изменчиво, как бездонный океан из воды и соли. Ветер вздымал песчаные волны с той же легкостью, что и морские, превращая их в горы и обрушивая в бездны. Ветер в Карах-Антаре был непредсказуем. Иногда он поднимал тонкую пыль песка лишь на несколько салей вверх, но порой наполнял воздух жгучей, раскаленной энергией неуправляемой стихии, и тогда пески застилали небосвод, бешено кружась под бурным напором.
В этом году самумы пришли в восточную пустыню рано. В древнем языке керхов самум имел много обозначений, но сами кочевники называли его «ядом пышущий». Пылевые бури часто настигали путников, задерживая их на много суток. Джаль-Баракат злился и ругал капитана каравана, но человек ничего не мог сделать против природы.
Самумы Карах-Антара напоминали Арлингу шторм в Белом Море, который ему как-то удалось пережить. Как там вихрь стаскивал тучи с неба и соединял их с водяными столбами, вызванными им же, так и здесь, пески вздымались, словно по собственной воле, образуя крепкие, мощные столбы, которые то медленно, то со зловещей быстротой двигались по пустыне. Каждую секунду столбы меняли свое положение, звучание и образ. Пытаться бежать от них было бессмысленно.
В такую погоду караван поспешно двигался вперед, насколько мог, но когда густой, сухой и непроницаемый туман накрывал равнину, путники останавливались и принимались спешно готовиться к встрече со стихией. Воздух становился тяжелым, густым и смердящим. Как образно заметил один керх, так пахло изо рта умирающего человека. Никто уже не тратил время на то чтобы спутать ноги верблюдам – при первых звуках ураганного ветра те сами ложились на землю, вытягивали шеи, фыркали и стонали. Повсюду раздавались беспокойные, неправильные вздохи животных и гулкий шепот встревоженных людей, а высоко в небе что-то ревело, трещало и дребезжало. Пыль забивалась в плащи, просачивалась сквозь ткань и оседала на тело, причиняя много мучительных неудобств. К этому добавлялась головная боль и затрудненное дыхание. Пот выступал градом, но одежды не смачивал – палящая атмосфера впитывала в себя любую влагу. Если самум длился долго, то у людей от сухости начинали лопаться губы, из ранок постоянно сочилось кровь. Тело чесалось и зудело, кожа трескалась, а во все трещины набивалась тонкая, въедливая пыль. Дышать было трудно, кровь постоянно стучала в висках, и многие теряли сознание. После первого сильного самума с земли не встало четыре нарзида – люди скончались от теплового удара. Пали и животные. К счастью, таких самумов было немного, но после каждого караван надолго останавливался, чтобы привести в чувство людей и животных.