Последний из Двадцати

Рок Алекс

Ведь Шпиль — это Шпиль! Словно гигантская свеча, он возносился под самые небеса. От любого края Стены, даже в Каменном Лесу, нет ничего более величественного и прекрасного, чем он. Рун в долгой дороге вспоминал прикосновения — не к нему, к его силе. Казалось, таящуюся внутри него магию можно было черпать горстями. Да Рун вместе с товарищами так и делал. Магия перетекала в их тела, заполняя истощившиеся пустоты, сызнова превращая уставших путников в могущественных чародеев.

Вчера он вывернул наизнанку разбойника. Подлец пытался обокрасть его на

базаре, сунув во время сдачи более мелкую монету. Рун не стал дожидаться адской агонии мерзавца, оставив его как наущение для местных. Из раза в раз, посылая вестового за помощью, селяне ползают на коленях, валяются в ногах и заламывают руки. Горести и напасти приходили к ним то болезнью, то неурожаем. Изредка в полях заводилось чудище — с большой земли, из-за Стены. И всё равно, получая милость чародеев, они таили за спиной по камню. Дети провожали его боязливым, а кто и злым взглядом, когда двоих из них он оставил рисунками на позорной стене. Сорванцы не скрывали радостных улыбок, когда говорили про нападение на Шпиль — на их беду Рун оказался поблизости.

Магические потоки внутри него иссякали один за другим, на плечи похотливой девой наваливалась усталость. Он сулил самому себе обещания — одно слаще другого. Горячая ванна в мыслях манила теплыми объятиями не меньше, чем пуховая перина или объятия истосковавшейся по нему Виски. Он схватит её, зажмёт, и утащит в свою комнату, как обычно. Одна лишь мысль об этом заставила его улыбнуться. Не могло же быть такого, чтобы с Виской что-то случилось — она превратит любого, кто осмелится подойти к ней слишком близко в деревянную куклу. В детстве ей нравилось делать игрушки из симпатичных крестьянок.

Старосты в деревнях были один другого краше. Толстые и худые, сгорбленные и прямые, что твоя доска, они как на подбор были беззубы. Головы уродовали проплешины и крупные, разве что не с полевую мышь, вши. Хриплыми голосами и на все лады, держась за палку-клюку, они обещали господину магу всего и сразу: мягкую постель, девку покрасившее и горячий обед. Годы, что Рун провёл в качестве Несущего Волю давно приучили его к тому, что из горячего здесь лишь обещания, вместо постели — набитая пропахшей потом соломой тряпица, а девки… а от девок воняло.

Он не стал останавливаться в деревне, проскочив её на одном дыхании. Чутьё подсказывало ему, что где-то в ближайшем лесу водится нечто зловещее — надо будет доложить об этом Матриаху. Но это потом, сейчас больше всего на свете его беспокоил Шпиль.

Спокойствие мягким одеялом легло ему на плечи, едва он увидел возносящийся под самые облака штырь Шпиля. От сердца отлегло, а на смену былому волнению и страху, пришло сытое утешение, что все хорошо. Можно собрать остатки своих сил и обратить ближайший пень в небольшой домик-ночнушку. Даже хруставолки, изредка завывавшие где-то неподалеку, скорее разбегутся, чем подойдут к импровизированному жилью хоть на шаг ближе. Звери словно нутром чуяли, где пахнет магией и предпочитали не связываться.

В такие моменты Рун осознавал только то, что даже у бестолковых тварей куда больше ума, чем у немытых селян.

Сухая мана в сумке юноши подходила

к концу — он истратил её почти всю только ради того, чтобы как можно скорее вернуться к Шпилю. Далеко на горизонте он видел стремительность молнии, а по небу неестественно шустро плыло черное, грозовое облако. Несущие Волю следовали примеру Руна, возвращаясь домой. Юный чародей закусил нижнюю губу — былые мысли об отдыхе пропали сами собой. Он должен быть там, с собратьями, что бы ни случилось — ни этому ли Матриарх учила их всё время? Власть и сила, воля и единство — вот, что должен представлять из себя маг для любого, кто бросит на него взор.

Он ругал самого себя за глупость и волнение, вдруг прочно поселившееся в его душе. Чего он, в конце концов, надеялся увидеть по возвращении? Руины и кровь?

Дома были и руины, и кровь. День мгновенно омрачился, стал чернее ночи, и злой насмешкой навис над плечами Несущих Волю. Рун врезался в спину могучего собрата Нилтара — тот стоял сжимая и разжимая кулаки. Былые дворцы сейчас напоминали лишь обугленные останки. Потерянно и как-то слишком безучастно среди развалин бродила Касья. Шмыгая носом и что-то бормоча себе под нос, она вытаскивала из под серой пыли остатки былого — величия? Могущества? Роскоши? Рун не знал.

Страх был неприятным. Из скользкого червя он разросся до самой настоящей змеи, и неторопясь пробираясь меж лопаток у чародеев, вот-вот обещал обратиться в самого настоящего дракона. Склизким страхом он дышал им в шею, заставлял покрываться холодным потом, ужасаться при виде каждого тела, лежащего на грязной земле.

Надежда была мелкой и непостоянной. В истерике она отчаянно билась, желая доказать, что очередной труп принадлежит нападавшему. Стоило отдать ей должное — чаще всего она оказывалась права. Исковерканные до неузнаваемости разбойники буравили невидящим взглядом пустоту перед собой. Рун недоумевал — здесь, у Шпиля, их всех можно было вскипятить изнутри, обратить стаей бабочек, или отправить домой — частями.

Карка они нашли в своей кровати — бедолага даже не успел встать. Ему перерезали горло и, выколов глаза, засыпали горящих углей. Вместо рук торчали обугленные культи — мерзавцы боялись чародейских фокусов даже после смерти волшебника и решили обезопасить свои шкуры.

Завернутая в тряпицу, с застывшим ужасом на глазах, в россыпи столь дорогих ей книг лежала Гитра — едва её увидев, Руну стало дурно. Её раздирали на части, словно кусок мяса, когда она ещё была живой. Воздух вокруг пропитался запахом гнили и мертвечины. Слабый аромат маны, едва висящий в воздухе едва перебивал мерзкий дух.

Парень споткнулся и не сразу узнал в изуродованном нечто старого Мяхара. Старика обезглавили, и словно игольницу истыкали ножами — на нём не было живого места. Из распоротого живота небрежно вывалились потроха, словно крысам на поживу. Парень вздрогнул, желая бежать от жуткого зрелища прочь. Не веря собственным глазам, он отрицательно качал головой. Ему казалось, что вырвись он из Кошмарного, искалеченного Шпиля, обязательно сможет вернуться в тот, где все живы и здоровы.