Последний из праведников

Андрэ Шварц-Барт родился в 1928 году во Франции, в Меце, в еврейской семье родом из Польши. Во время фашистской оккупации Франции его родители были арестованы и в 1942 году, вместе с двумя братьями Андрэ, депортированы.

В октябре 1943 года будущий писатель вступил в ряды Сопротивления; был арестован, сумел бежать. После освобождения Франции некоторое время работал слесарем, затем начал заниматься и в 1948 году выдержал экзамены на звание бакалавра. С 1950 года занимается литературой.

Роман Шварц-Барта «Последний из Праведников» имел огромный успех; в 1959 году он был удостоен Гонкуровской премии.

…Ничто не отличает тридцать шесть Праведников

от других людей — зачастую они сами не подозревают о своей избранности, о том, что на них держится благополучие мира, что не будь их, человечество задохнулось бы от мук.

Таково древнее талмудическое предание.

В средние века («эпоху тьмы») раввину Йом-Тову Леви явилась Божья благодать — обещание, что в каждом из поколений его потомков будет рождаться по Праведнику. Эпоха Просвещения немногим отличалась для евреев от средних веков: и праведники, и обычные люди претерпевали причитающуюся им долю страданий, и даже свыше того, — и вынуждены были скитаться в поисках пристанища по всей Европе.

Потомки рода Леви в нашем, двадцатом веке, надеялись найти приют в Германии и отдохнуть там от своих мытарств…

Из увиденного и пережитого этим свидетелем века насилия и зверств, искусно переплетая нити достоверного и легенды, Андрэ Шварц-Барт соткал летопись поразительной художественной силы.

Эта книга о человеческой трагедии — поэтому она адресована всем людям.

Эта книга о трагедии евреев — поэтому она адресована всем евреям.

Эта книга о личных судьбах — поэтому она адресована каждому человеку.

Эта книга адресована мне.

Книга рассказывает — нет, не рассказывает, кричит — о трагедии людей в диаспоре, а я, я ехала из диаспоры на родину моих предков и знаю продолжение этой книги.

Вот почему я позволяю себе сказать читателю несколько слов от своего имени.

Книга эта автобиографична. Автору не нужно было отождествлять себя со своими литературными героями: он во многом писал их с себя.

Переводчику всегда нужно отождествлять себя с литературными героями — того требует го профессия — и я бы назвала такое профессиональным. Но при пере-оде этой книги мое отождествление с ее персонажами было личным.

Они, герои книги, начали свой трагический путь по диаспоре «сразу же после первого тысячелетия нашей эры», во «времена неистовой веры». Путь этот — сплошная трагедия, и такое несчастье, как погром, — лишь один из ее эпизодов. Были времена, когда героям книги казалось, то они нашли на земле спокойное место, где можно жить и даже познать человеческое счастье, — нужно только приспособиться. Одни приспосабливались лучше, другие — хуже, но лишь немногие понимали, что приспособление и есть та почва, на которой возможны такие события, как погром.

Условно книгу можно разделить на две части: от «времен неистовой веры» до прихода Гитлера к власти и от этого момента до газовых камер. На этом автор кончает свое повествование.

Третья часть этой книги еще не написана, она еще творится жизнью, ее содержание — возвращение из диаспоры на родину. Каким бы сложным ни был этот процесс, несомненно одно: в нем — конец трагедии народа. В этом историческом процессе, как и в каждом другом, такое множество факторов принимают участие, что перечислить их не под силу ни одному историку. Но я беру на себя смелость утверждать, что один из неисчислимых факторов — роман Андрэ Шварц-Барта «Последний из Праведников». Это произведение не укладывается в рамки явления литературы. При чтении его обязательно возникает вопрос: где же она, граница между литературой и жизнью? Что же такое история народа и что же такое судьба отдельного человека?

Эпилог этой книги не написан. Его еще пишет один из самых древних народов в одном из самых молодых государств. Я знаю, как это трудно. Может быть, поэтому я так хочу, чтобы русскоязычный читатель, где бы он ни жил в настоящий момент, прочел те части своей истории, которые написаны в этой удивительной книге.

Еще детьми мы научились чтить память марранов, которые занимают особое место в сердце еврейского народа. Порой, когда за семейным столом зажигались субботние свечи, мы думали о тайных свечах, что горели во времена Инквизиции, и душа наша наполнялась нежностью и бесконечной благодарностью. Ибо, где бы ни жили еврейские дети — в Бонне, в Мекнесе, в Салониках, в Бруклине или в Варшаве, — где-то глубоко в душе они осознавали, что существуют чудом и что марраны больше, чем кто бы то ни было, символизируют стоицизм наших предков, которые долгими веками говорили нет. Нет — обращению в другую веру, нет — потере своего я или отречению от него, нет — властителям века и их идолам, нет — всему, что подавляет и калечит душу, даже если это нет стоило им жизни. Еврейский народ обязан своим существованием этому великому отказу. Трагедия марранов еще в детстве научила нас чувству благодарности и долга.

На следующий день после окончания войны те из нашего народа, кто уцелел, оказались без почвы под ногами. Потом Израиль вернул нам смысл жизни, надежду и веру в будущее. И вот, в темных глубинах самой совершенной инквизиции, какую когда-либо знал человек, загораются миллионы свечей. Откуда приходит к нам это горение, евреи из СССР? Нам, западным евреям, не понять. И как сумели вы не только сохранить это пламя, но и разжечь его снова, когда было сделано все, чтобы погасить его навсегда? Нам не постичь. Нет у нас слов для наших братьев из России. Наша поддержка — пустяк, как бы необходима она ни была, ибо в конечном итоге все держится на их героизме. А мы можем только приветствовать их с той же нежной благодарностью, какую мы еще детьми испытывали к марранам, когда наши матери зажигали субботние свечи во всех уголках мира: в Бонне, в Мекнесе, в Салониках, в Бруклине или в еврейской Варшаве, которой уже нет.

Андре Шварц-Барт

Глаза наши улавливают свет угасших звезд. Дела и дни моего друга Эрни вполне можно было бы отнести ко второй четверти XX века, но подлинная история жизни Эрни Леви началась давным-давно, сразу же после первого тысячелетия нашей эры, в маленьком городке Йорке. Точнее говоря, 11 марта 1185 года.

В тот день епископ Нордхауза произнес проповедь, после которой толпа прихожан с криками «Такова воля Божья» высыпала на паперть, а еще через несколько минут грешные души евреев предстали перед судом Всевышнего, который призвал их к себе устами епископа.

Однако в суматохе, поднявшейся во время грабежа, несколько семей укрылись в заброшенной башне на самом краю города. Осада длилась шесть дней. Каждое утро, лишь только начинал брезжить свет, ко рву, окружавшему башню, подходил монах с распятием в руках и обещал сохранить жизнь тем евреям, которые признают страсти возлюбленного Господа нашего — Иисуса Христа. Но башня, по выражению очевидца, бенедиктинца Дома Брактона, оставалась «глухой и немой».