Последний клиент
Шрифт:
— Это все?
— Больше ничего существенного. Если возникнут какие-то вопросы, я с вами всенепременно свяжусь, сэр Ротчайльд.
— Всенепременно? Что это еще за словечко, Уокер?
— Я его сегодня услышал от моего помощника, мистера Кемпбелла, сэр…
— От Алана? Как он вам? Не досаждает чрезмерной исполнительностью?
— Нет, сэр. Пока я вполне удовлетворен его работой.
— Хорошо. С «Аргайл» сейчас ведет переговоры Ники. А вы знаете его неуступчивость — весь в отца. Так что скорых результатов не ждите…
Уокер прекрасно знал Ники — яблоко от яблони… Старик Оппенхаймер, цепкий и жадный делец, отошел наконец от дел, предоставив пост председателя директората Томсону. В тот момент Уокеру показалось, что вся структура
Пока Уокер скорбел о безвозвратно утраченной юношеской талии, Алан Кемпбелл, нервно барабаня колпачком ручки о крышку стола, пытался раз и навсегда решить для себя, каким генеральным направлением следует двигаться к решению обозначенной задачи. Как говорят, «чтоб, работая водопроводчиком, не замочиться…». Решение простое и потому радикальное давно уж зрело в его голове. Дело оставалось за малым — решиться. Тем более что исполнитель данного плана давно был определен. Их всегда в избытке там, где попахивает легкими, но приличными деньгами. Но кое-что можно было и сэкономить. Какие-то крохи. Скажем, тысяч пятнадцать фунтов. А для этого все же не стоило торопиться и решать с кондачка. Алан откинул крышку бювара. На верхнем листе, зажатом в латунном клапане, его рукой был набросан короткий, как приговор военно-полевого суда, список имен. Всего восемь фамилий. Алан на секунду задумался, вписал еще пару, а напротив нескольких, открывающих скобок, поставил три небольших, похожих на знак умножения, креста. Оценив проделанную работу, Кемпбелл потянулся было к телефону, но, вовремя одумавшись, поднялся из-за стола, накинул плащ и покинул здание офиса.
Выйдя на Тверскую, Алан был далек от мысли, что кто-то может сейчас вести за ним наблюдение, и тем не менее прошел вверх по улице, свернул направо, к редакции «Московских новостей», забежал под эстакаду кинотеатра и остановился у таксофона. Надо было позвонить по двум телефонным номерам. Первый принадлежал адвокату Марковой, человеку с лицом школьного парии, абсолютно не воспринимающему понятий «честность» и «совесть». Именно за эти выдающиеся качества он был избран из многих и многих подобных…
После первого же гудка Кемпбеллу ответили. Алан задал своему собеседнику несколько вопросов и осведомился о сумме гонорара, необходимой для полной реабилитации подозреваемой. Ничего неожиданного он не услышал. Просто поделил объявленную сумму на два и сообщил, при каких обстоятельствах лицо, говорящее с ним, могло бы получить деньги. Нажав на рычаг, он набрал второй номер — на этот раз абонент ответил не сразу. Когда же на противоположном конце провода соизволили подойти к аппарату, телефонная трубка в руках Алана затрепетала, с трудом воспроизводя терзающий собеседника кашель. Переждав приступ, Кемпбелл коротко сообщил:
— Белорусский вокзал, левое крыло, платный туалет. Через пятнадцать минут.
Ровно через четверть часа Алан и вытребованный им человек встретились в оговоренном месте. Помощник менеджера достал из портмоне небольшой обрывок бумаги, на котором были воспроизведены те же имена, что и на листе в бюваре, оставшемся в ящике его служебного стола. Но теперь они были выписаны русским шрифтом и напротив каждой из них стоял знак вопроса. Человек с истерзанными кашлем легкими отчеркнул желтым твердым ногтем одно из них:
— С этим уже все решено. С вас десять…
— Я не готов сейчас уплатить подобную сумму! — с трудом сдерживая негодование, горячо прошептал Кемпбелл.
— Завтра вам придется уплатить двадцать, — не повышая голоса, прохрипел старик.
— Пусть будет десять и сейчас, — согласился Алан и, повернувшись спиной к едва сдерживающему ехидную усмешку старику, судорожно выдернул из пачки купюр требуемые деньги. — Вот, возьмите…
Дверь за их спиной скрипнула — Алан опасливо оглянулся и увидел направляющегося к нему здоровенного бугая с лоснящейся рожей, в полосатой паре мелитопольского покроя:
— Ну что, пидоры? Уж сговорились? — Рот воинствующего гетеросексуала расползся в многообещающей улыбке — мужик расстегнул молнию на гульфике и предложил присутствующим: — Ну, обсосы, может, и меня, того… обслужите? Тем более что имеется в наличии сезонный абонемент на подобные спортивные мероприятия…
Все произошло быстро и тихо: бугай схватился лапами за раздробленный кадык и, негромко похрюкивая, свалился в ноги Алану.
— Уходим! — На этот раз предложение последовало уже от старика. Как и прежде, без напряжения и суеты. — Сначала я. — И, сделав вид, что не замечает протянутой Аланом руки, он выскользнул из сортира. Кемпбелл же слегка запаниковал — валяющийся на полу детина несколько раз конвульсивно дернул ногами и, перестав хрипеть, замер… Алан, стоя над его бездыханным телом, вслух отсчитывал неторопливо текущие секунды:
— Двадцать восемь, двадцать девять…
Это невероятно! Одним невидимым движением едва живой старик свалил такого громилу! Алан покачал головой, все еще не веря в происшедшее, и интуитивно обернулся к неслышно замершим немногочисленным посетителям, скопившимся у дверного проема. Пришедшие облегчиться отпрянули от его взгляда, как от удара кнута, и бросились к свободным кабинкам, а Кемпбелл метнулся к выходу, тенью промчался мимо билетера и нырнул в толпу. Только теперь ему стало несколько легче.
Глава 4
Николай Федорович Сокольских, нежданно обретенный родственник Володи Галкина, по-прежнему проживал в квартире своего низкорослого зятька, чему был в глубине души, естественно, рад. Хорошее питание и налаженный быт позволили его ослабленному бесплатным медицинским обслуживанием организму навести полный порядок среди стареющих и временами барахлящих внутренностей. Он все чаще отрывал свое легкое тело от мягкого, уютного дивана, принимался бродить по квартире, поглаживая ладонью приятную на ощупь холодную фактуру дубового гостиного гарнитура, прикасаясь к хромированным завиткам итальянской сантехники, иногда протирая пыль с недоступных для молодой хозяйки высот. Бродил, удивляясь, бывало и вслух, вероятности столь скорых перемен в благосостоянии бывших советских граждан. Удивлялся возможности проживать в огромных светлых квартирах, где в каждой комнате, не считая кухни, стояло по огромному импортному и, что совершенно невероятно, цветному телевизору и еще множество разных привлекательных вещиц, назначение которых старику Сокольских еще предстояло постигнуть. Однако его усыхающее во времени тело быстро изнемогало от подобной ежедневной нагрузки — вслед за непродолжительными экскурсиями по необъятным просторам жилища оно требовало некоторого отдыха. И тогда Сокольских присаживался в кресло, в котором любил расслабляться его угрюмый, будто подводящий вечерами мысленный итог своим праведным трудам, неразговорчивый зять. Николай Федорович позволял себе подобные вольности только в отсутствие остальных обитателей квартиры — хоть жилось ему и тепло и сытно, Сокольских ощущал свое пребывание здесь как присутствие человека лишнего и обременительного. И немного постороннего. От подобных размышлений в уголках глаз начинала распространяться сырость, Сокольских вздрагивал, протяжно, беспомощно всхлипывал и тащил свои с трудом гнущиеся ноги к шкафу, хранящему в себе предостаточно, и хотя они не нуждались в ежедневной интенсивной чистке, Николай Федорович взял себе за правило наводить вокруг относительный порядок.