Последний командарм. Судьба дважды Героя Советского Союза маршала Кирилла Семёновича Москаленко в рассказах, документах, книгах, воспоминаниях и письмах

Генерал К.С. Москаленко

В почётном ряду знаменитых полководцев Великой Отечественной войны фигура Кирилла Семёновича Москаленко кажется одной из самых малозаметных и почти не привлекающих к себе внимания историков и писателей, теряющейся на фоне блистательных фигур А. М. Василевского, Г. К. Жукова, И. С. Конева, К. К. Рокоссовского и других выдающихся военачальников той поры. А между тем, вклад в Победу Москаленко ничуть не меньше, чем вклад вышеназванных военачальников, потому что он командовал 38-й, 1-й танковой, 1-й гвардейской и 40-й армиями; войска под его командованием сражались в Московской, Сталинградской и Курской битвах, участвовали в освобождении Донбасса, Киева, Левобережной и Правобережной Украины, Польши и Чехословакии.

Кирилл Семёнович Москаленко – дважды Герой Советского Союза, маршал СССР и заместитель Министра обороны. Родился он 11 мая 1902 года в селе Гришино, расположенном около города Красноармейска (сегодня он называется Покровском) в Донецкой области. Он – двоюродный брат моей бабушки Евдокии Фоминичны Бражко, матери моего отца Владимира Дмитриевича. Она рано вышла замуж за Дмитрия Переяслова и перебралась к нему в соседний с Гришино хутор со странным названием Восьмая Группа, впоследствии переименованный в посёлок Щербакова, но до сих пор продолжающий удерживать в сознании людей своё первое имя. Здесь моя бабушка (или как мы все называли её – бабуся) родила четверых сыновей – Петра, Владимира (моего отца), Михаила и Павла, а также дочку Любу. Дядя Павел, которого я видел только на жёлтой фотокарточке на стенке в бабушкиной хате с надписью «Привет из Выборга», служил в этом далёком городе в армии и в самом начале Великой Отечественной войны где-то там и погиб, о чём я когда-то позже написал небольшое стихотворение:

К сожалению, бабушка моя умерла довольно рано, и я почти ничего не запомнил из её рассказов о днях её молодости, помню только, как она говорила, что языкастые гришинские девчата, поддразнивая в юности Кирилла Семёновича, называли его «гусаком», так как он тогда был довольно худым и длинношеим юношей. Слышал также, что она рассказывал, как в 1920 году он угнал из села единственного пригодного для верховой езды жеребца и ускакал на нём в Красную Армию, а спустя много лет, уже после окончания Великой Отечественной войны, сделавшись крупным советским военачальником, он прислал в родное село целый табун из шести десятков лошадей, пятьдесят девять из которых предназначались для местного колхоза, а одна – для остававшихся жить в селе родственников Кирилла Семёновича.

Кроме того, как говорила бабушка, Москаленко проложил гришинцам асфальтовую дорогу от Красноармейска до последней остановки в их селе, а ещё с его помощью в Гришино было передано 36 автомобилей для автопарка. Тогда же, после окончания войны, благодаря ему, сельское хозяйство колхоза получило различный инвентарь.

Были ещё какие-то другие бабушкины рассказы о Москаленко, но я их, как это ни печально, не запомнил, а вот разговоры моего отца с его родными братьями и зятем Шуркой (мужем папиной сестры Любки) я запомнил уже несколько отчётливее, так как, подвыпив тёмно-красной вишнёвой наливки из стеклянного графина с прозрачным петушком на дне, они, как правило, начинали не просто пересказывать какие-то истории из жизни Кирилла Москаленко, но ещё и изображали все описываемые ими события в гримасах и жестах. Кто-то из тех, кто тогда активнее других пересказывал момент ареста Кириллом Семёновичем зловещего Берии, вскидывал перед собой свою правую руку и, будто целясь в стоящую перед ним толстую фигуру в пенсне, несколько раз подряд судорожно нажимал пальцем на курок воображаемого пистолета: «Паф! Паф! Паф!..» И получалось, что это именно наш дедушка Кирилл Семёнович произвёл 26 июня 1953 года тот исторический (как залп «Авроры») выстрел, который оборвал жизнь приводившего в трепет всё население нашей страны Лаврентия Берии и перенаправил судьбу Советского Союза в новое русло…

Но всё это я вспомню только лет через тридцать с лишним, когда Кирилл Семёнович уже будет похоронен на Новодевичьем кладбище, где ему с левой стороны в 22-м ряду на 7-м участке будет выделено место для семейной могилы, на котором похоронят его сына – инженера-полковника Евгения Кирилловича Москаленко (1947–1989) и жену Кирилла Семёновича – Екатерину Васильевну Москаленко (1926–1998). А мне вдруг захочется восстановить легендарную судьбу самого Кирилла Семёновича, перелистав её по страницам документов, книг, воспоминаний и писем, чтобы увидеть, как она разворачивалась, стартовав в небольшом украинском селе на краю Донбасса. Завершая второй том своей книги «На юго-западном направлении», Кирилл Семёнович не удержался и несколько страниц своих воспоминаний посвятил описанию тех мест, где он родился и вырос. Чувствуется, что в его душе жил не только военачальник, но ещё и немного лирик: «Этот уголок Донбасса, – напишет он, – тогда, в начале века, представлял собой бескрайнюю ковыльную степь, изрезанную полями и прочерченную двумя небольшими речушками. По их берегам и раскинулось на много километров большое село Гришино.

Местность здесь была очень живописная. Летом село утопало в фруктовых садах. По берегам речек росли красивые ивы и вербы. За селом лежали большие пруды, или, как у нас их называли, ставки. У одного из них чудесный лесок. Он был невелик, но в нём росли крупные лиственные и частью хвойные деревья с роскошными кронами и пышной зеленью. Особенно хорошо было укрыться в жаркую погоду в их прохладной тени. Сюда по вечерам и в праздничные дни стекалась молодёжь села. Девчата и парубки затевали весёлые игры и танцы под гармонь, пели чудные песни. Отсюда, как на ладони, была видна вся окружающая местность. Поближе к воде – густая трава, дальше – огороды, лён и конопля. За ними во все стороны – ровная степь и поля, засеянные пшеницей, ячменём и овсом, бахчи с сочными и сладкими дынями и арбузами. Много дичи, степной птицы, перекликавшейся весенней и летней порой на разные голоса. Быть может, о таком уголке когда-то писал Алексей Константинович Толстой:

Многое в этих вдохновенных словах поэта напоминает мне родное село. Но, увы, не все. Наш край действительно "дышал обильем", но лишь для немногих…»

Свято-Покровский храм в с. Гришино

Таким образом, из этой пространной цитаты видно, что, несмотря на свою сугубо воинскую судьбу (шутка ли, с 1920 по 1985 год – он находился в армии!), дедушка мой был вовсе не чужд лиризма, о чём, собственно говоря, он и сам несколько далее проговаривается, сообщая, что «почти каждый год получал похвальные грамоты за успехи в учёбе и книги, много книг – собрания сочинений Пушкина, Лермонтова, Гончарова, Тургенева, Данилевского и Льва Толстого. Так, – уточняет он, – я стал обладателем небольшой, но драгоценной для меня библиотеки. Книги были моими друзьями с тех пор, как помню себя. Им отдавал всё свободное время. Перечитал почти всю нашу сельскую библиотеку, обменивался книгами со сверстниками. Читал, в общем-то, бессистемно, всё, что попадётся. Но в то же время, как я теперь понимаю, бессознательно искал в книгах ответы на жгучие вопросы, с которыми сталкивала жизнь, невольно сравнивал прочитанное с тем, что видел вокруг себя…» А о том, что ему открывала лежавшая вокруг жизнь, он и писал в своём двухтомнике «На юго-западном направлении», восстанавливая в памяти прожитые им эпизоды, увиденные пейзажи и текущую через его душу историю:

«Село Гришине возникло ещё в екатерининские времена, когда в эти места, тогда пустовавшие, двинулись переселенцы, по большей части беглые крепостные, русские и украинцы, а также поляки, греки, болгары, искавшие лучшей доли. Селились здесь также и запорожские казаки. Екатерина II по-своему определила судьбу этого края. Крепостничества здесь не было, но всё же лучшие земли и все природные богатства попали в руки помещиков и богатых колонистов, главным образом, немецких и польских, таких, как Вестингауз, Судерман, Винц, Классин, Роговский, Ковалевский. Были здесь и крупные русские землевладельцы – Ларин, Перепечай и другие.