Последний коршун
Шрифт:
Но как ни вертелся, как ни заглядывал учительнице в глаза, она не замечала его, словно его и не было здесь, и это становилось нестерпимым. Павлик уже не слушал урока и сердито сопел. И метал недобрые взгляды на ребят, которым она улыбалась и вызывала к доске.
В конце концов добился своего: учительница заметила его. Она улыбнулась Павлику и вызвала к доске. Жарко краснея, он стоял у доски и не мог решить простой задачки про воду, которая перетекала из одного бассейна в другой. Ребята шептали, подсказывали, но он упорно смотрел на половицы, усыпанные
— Ну что ж, садись на место, Одинцов.
Павлик шёл к своей парте, никого не видя перед собой. Смахнул на пол чью-то тетрадь, пхнул ногою стоявший в проходе портфель, кого-то дёрнул за косичку.
— Юлия Михайловна, Одинцов дерётся! — взвизгнула Зинка Уткова, сидевшая впереди.
Павлик вызывающе развалился на парте.
— Одинцов, — сказала Юлия Михайловна, — за что ты её?
— За косичку, — невинным голосом ответил Павлик. — А что, нельзя, что ли?
Учительница внимательно посмотрела на Павлика.
— Ну хорошо, он больше не будет, — пообещала она. — Продолжим урок.
Но Павлик уже не мог остановиться. «Это она меня ещё по дружбе так. А другого бы враз выставила», — подумал он и показал Зинке кулак.
Девочка подняла руку.
— Чего тебе, Уткова?
— Одинцов стращает: как, мол, выйдем, он мне задаст…
— Ну вот что, — сказала Юлия Михайловна, подходя к ним. — Ты, Зина, пересядь, пожалуйста, к Одинцову, а тебя, Кожухов, попрошу пересесть на её место. Теперь вы, надеюсь, поладите.
И странное дело: Зинка не стала возражать. Она послушно пересела и даже покраснела от удовольствия, а Павлик, разлучённый с дружком, смертельно обиделся, повернулся к Зинке спиной и ткнул её локтем.
— Опять, Одинцов? — удивилась Юлия Михайловна. — Ну что с тобой делать? Ты нам мешаешь всем, придётся тебе оставить класс.
Павлик сидел и не верил. Может, ему показалось или он ослышался? Нет, Юлия Михайловна, быстро стуча каблучками, подошла, крепко взяла его за руку и повела из класса вон. Вот так вот! Был вышвырнут, как нашкодивший щенок, и кем? Юлькой, его соседкой, с которой он так дружил! Все они, взрослые, только прикидываются, что любят ребят, а на самом деле обманщики и предатели!
Пришёл Павлик домой и прямо с порога запустил портфелем в кота Кощея, так что тот заорал дурным голосом.
— Чего разоряешься? — спросила мать.
— К нам Усольцеву в школу прислали. Тоже учительница мне! Не пойду я к ней учиться.
— Это что такое ты говоришь? Чем же Юлька тебе не по душе? Сколько училась, похвальную грамоту привезла, а тебе не нравится?
— Да ну её! Я лучше в михневскую школу попрошусь.
— Ишь чего надумал!
— И попрошусь!
На другое утро Павлик собрал книжки в портфель, отломил краюху хлеба и пошёл в Михнево — в шести верстах от деревни Сузёмки. Но до Михнева так и не дошёл — застрял в лесу. Уж до чего красивый был лес — золотистый и весёлый с одной стороны, а с другой — тёмный и грустный. Под ногами мягко хрустела листва,
«Рти-ти-ти?» — несмело спросила синица.
«Цвиу-цвиу!» — ответила другая.
Павлик бродил, вглядывался в знакомые места. Здесь он не раз бывал с Юлькой. Там вон с осокоря можно прыгнуть в Хворостянку и дна не достать. Он не раз прыгал в неё, Юлька кричала: «Смотри, утонешь!», а он всё плавал и плавал. Неужто забыла про это? А вон за тем кустом подобрали галчонка, хотели было забрать его с собой, но вместе подумали: «А вдруг мать где-то рядом? Разве можно их разлучать?»— и вместе оставили. И это забыла? А вон бывшие окопы — сколько здесь сладкой малины поели. И это забыла? Раз так, то и навовсе брошу школу и попрошусь плотником в леспромхоз. А то ещё шкипером брандвахты, сам читал объявление, что требуются.
Домой Павлик вернулся под вечер. В горнице сидела Юлька, запахнувшись в пуховый платок. Она озабоченно осмотрела его.
— Слава богу, жив. Где пропадал?
Павлик застыл на месте. Глаза его, холодные и злые, уткнулись в пол.
— Не буду учиться у вас, — буркнул он.
— Это почему же? — улыбнулась Юлька, — Или, думаешь, по старому знакомству тебе всё можно?
— Не буду, повторил Павлик упрямо и повернулся, чтобы уйти.
Но Юлька опередила его и встала спиною к дверям.
— Нет, дорогой, от меня никуда не денешься! Это как же «не буду»? Это что же получится, если никто не захочет учиться у своих?
От этих слов у Павлика сдавило дыхание.
— Вот ты какой друг, оказывается. А я-то любила тебя!
Юлька обхватила ласковыми ладонями голову мальчика и повернула к себе лицом.
— Что это с тобой?
Сквозь туман Павлик увидел её глаза — большие, серые, участливые. Сердце его бешено и беспомощно заколотилось, и по щеке покатилась крупная слеза.
— Ах ты, парень, бедовый мой парень, — дрогнувшим голосом сказала она, так, как никогда ещё не говорила, — Конечно же, я тебя и сейчас люблю. Но ведь и другие хорошие. Зачем же нам с тобой их обижать?
Павлик, уже не сдерживаясь, всхлипывал, но теперь ему было не так горько, а Юлька мягким платком вытирала его красный, заплаканный нос.
— Ой, мамочки, слезищи-то какие! Как жучищи!
И тут они оба стали смеяться. И так смеялись, пока у Павлика не стало совсем легко на душе. Он набрал воздуху в грудь, чтобы ещё посмеяться, но Юлька нахмурила лоб и сказала строгим учительским голосом:
— Ну, довольно, Одинцов, теперь поужинаем и возьмёмся за дело.
Сперва они поели вместе, а потом долго сидели за столом, склонившись головами, как давным-давно, в то время, когда Павлик не ходил ещё в школу.
Между прочим, она попросила его решить задачку про бассейны, ту самую, с которой он не справился в классе. И странно — Павлик решил её без всякого труда.
Видно, кончалось привольное лето и всё теперь в голове укладывалось по своим местам.