Последний костер
Шрифт:
Дубков достал бутылку спирта, передал Улукиткану. Снова все встрепенулись -- спирт!.. В ту далекую пору он был всемогущим. Ни один эвенк, от малого до старого, не мог устоять перед этим соблазном.
Женщины и подростки вмиг расхватали деревянные чашки, повскакивали со своих мест и обступили Улукиткана. Тот ловким ударом ладони выбил из бутылки пробку, прикинул в уме, на сколько частей делить, и стал разливать спирт по чашкам. Никого не обидел, никому лишней капли.
Все выпили, поморщились и снова расселись по местам.
Улукиткан пошарил в кармане, вытащил кусок
Спирт развязал языки. Веселый говор перемежался с потрескиванием головешек в костре и шумом убегающей в ночь реки. Женщины с детишками ушли в чумы. У костра остались гость с проводником, Улукиткан с братом.
– - Что еще у тебя в потках?
– - спросил Улукиткан, поворачиваясь к Дубкову и отставляя пустую кружку.
– - Женщины не уснут, пока не покажешь им товар. Может, менять будем на камаланы, на выдру, на унты?
– - Не с товарами ехал к тебе, Улукиткан, а то, что дал вам, -- то мои подарки, за них ничего не надо... Я не купец. Я геолог, как инженер Успенский, которого ты водил по Становому. Помнишь его?
– - Как не помню! Хороший лючи. В одном чуме жили, один след тянули. Шибко хороший человек.
– - Глаза эвенка потеплели.
– - А я его ученик. Поклон тебе привез от Успенского. Он сам хотел сюда идти, да не смог. Работы много. Теперь он большой начальник. Меня послал. Велел непременно отыскать тебя... Сказал, что ты можешь, пособить нашему делу.
– - А что за дело?
– - Большое.
– - Дубков потряс над головой ручищами.
– - Горы твои, Улукиткан, как сундук. Много в них добра: золото, железо, руды разные... Да найти их нелегко. Успенский говорил, что ты знаешь, как к ним добраться. Можешь ты провести меня к этим горам?
– - Можно, почему нельзя?
– - задумчиво глядя в огонь, сказал Улукиткан, предаваясь каким-то своим мыслям. Но вот он всем телом повернулся к геологу.
– - Пошто раньше не пришел, когда лето было? А теперь как бросить семью? Скоро зима, надо ловушки делать, речку городить -- рыбу поймать, одежонку теплую шить, -- кто будет это делать, коли я пойду с тобой?.. Не знаешь! То-то! А на железо ни один купец лепешку не даст! Разве ты не знал, что у эвенков в это время всегда много работы?
– - Знал, но так получилось, -- тихо возразил Дубков.
– - Летом или весной приезжай -- слова не скажу. А теперь не то что люди, бурундук, однако, смеяться будет: эко, Улукиткан семью бросил в зиму!
– - Ты прав, Улукиткан, -- согласился геолог и добавил с надеждой в голосе: -- Пойдем в горы с семьей, с оленями, там и промышлять будешь.
– - Что ты!
– - испуганно замахал руками эвенк.
– - Где золото -- никто не охотился. И речка не наша, эдяму (*Эдяму -- род эвенков) ее своей считают. Никак идти нельзя, -- убежденно заключил Улукиткан.
Дубков сник и помрачнел. Не ближний свет -- от Петрограда до истоков Зеи лежал его путь, и вот такая неудача.
Пламя, вырываясь из-под толстых головешек, освещало сидящих у костра. Улукиткан перевел брату разговор с Дубковым, тот выслушал молча, с бесстрастным лицом, потом ушел в свой чум. За ним отправился и проводник Дубкова. Гость и хозяин табора остались у костра одни.
– - Послушай, Улукиткан, -- в голосе Дубкова зазвенела просящая нотка.
– - Не для меня это нужно. Для людей. Для всей страны. Пойми: ведь если у тебя нет ружья и пуль, ты же не сможешь охотиться... А нам нужно железо, чтобы и у вас были ружья и припасы, чтобы больше было у людей ситцу и сахару.
– - Однако ты плохо думаешь об эвенках. Надо, надо повести тебя. Но правду говорю: не могу!
– - с огорчением ответил Улукиткан.
Догорали последние головешки, когда пошел дождь. Мелкий, почти неприметный в ночи, он шелестел по листве, по гальке, монотонно барабаня по берестяным крышам чумов. Ветер и дождь слились с тьмою, и только река, чуть белая, колыхалась на перекате.
Дубков расстроенный ушел к себе в палатку.
Утром на стоянку насела осатаневшая после дождя мошка. Олени, прижавшись вплотную друг к другу, стояли у дымокуров. Улукиткан с братом осматривали стадо, ощупывали бока и спины животных, заглядывали им в глаза, по каким-то, известным им приметам, отбирая подходящих животных. Они отобрали самых рослых и сильных быков, отделили их от. стада, поставили к отдельному дымокуру.
– - Неужели вы собираетесь по такой воде вброд переходить Зею?
– спросил геолог Улукиткана.
– - Что ты! Думаешь, Улукиткан совсем дурной!.. С тобой в горы будем ходить.
– - Со мной?..
– - переспросил Дубков, чувствуя, как спазм сжимает ему горло.
– - Ночью мы много думали с братом, -- спокойно продолжал эвенк, подкладывая в дымокур гнилушки.
– - Наши предки говорили так: коли в твой чум пришел добрый гость, да еще издалека, ты так делай, чтобы он ушел еще больше добрый... Вот утром я сам себе и сказал: "Какой, Улукиткан, ты большевик, коли не хочешь, чтоб всем людям фарт был?"
Дубков, не в силах сдержаться, пригнулся к эвенку, крепко обнял его.
– - Славный ты мой человек! Большевик!
– - смеясь увлажненными глазами, бормотал он растроганно.
– - Однако, ты как амакан! Эко, сильный какой, -- с восхищением сказал Улукиткан, когда Дубков, покружив его, поставил на ноги, и добавил: -- Почто стоишь? Собирай вьюки, связывай, скоро ходить будем.
Дубков бросился было к своей палатке укладывать вещи, но его поймал за руку Улукиткан, загадочно прошептал:
– - Только не шибко радуйся. Мусунин может рассердиться, не пустит нас!
– - А кто такой Мусунин?
– - спросил геолог.
– - Дух гор и тайги.
– - Духи не вольны над человеком, -- заметил Дубков.
– - Не скажи так. Они ничего не прощают людям. Могут чум сжечь, не туда завести, оленей угнать -- все могут, если плохо почитаешь их... Надо уйти незаметно, пусть они не догадаются, что я повел тебя в запретные горы.
– - Почему запретные?
– - удивился геолог.
– - Туда эвенки никогда не ходили, никто не знает, что там.