Последний легион империи
Шрифт:
Какое счастье, что у афганских моджахедов не было боевой авиации. Вот бы мы попрыгали! И стал бы Афган сущим адом. Храни Бог небо чистым над родиной каждого человека!
Завтрак. Плюс тридцать. Офицерская столовая ангар СРМК (сборно-разборная металлическая конструкция).
Горячая размазня из рисовой сечки с кусками вареного свиного сала явно из пашины матерого хряка под кислым томатом.
Черствый хлеб, режущий десны, плывущее хлопьями, сливочное масло, уже распавшееся на белковую и жировую фракции.
Сгущенное, свернувшееся (с мухами) молоко, разлитое
Каменные галеты, формой напоминающие благородное печенье «Крикет».
И горячая темная бурда, именуемая чаем. (В ней, однако, был секрет. Чай этот имел особый, не чайный, но неплохой привкус. Лейтенант из разведки (ГРУ), азербайджанец, знаток и любитель чая, как и все его земляки, разводил руками: «У меня такой чай в модуле, да? Высший, а? А вот этот пью и нравится. В чем дело, а?» Узнали мы с ним, в чем дело. Оказывается, новую заварку просто насыпали в старую и варили до почернения. Вот и весь секрет. Есть и такой способ заварки чая. «С веничком».) И есть в нем особый вкус, как и в свежей макухе.
Обед. Плюс сорок пять.
Бурда под названием борщ. (Хоть и были повара-инструкторы – женщины, но готовили все равно скверно. Других дел хватало, что ли?) Каша перловая с кусками свиного сала, ржавовидный компот из сухофруктов. (А вокруг свежих фруктов – море. Но – табу!)
Схема была простая. Тыловики загоняли в Афган все дерьмо из внутренних округов (освежали запасы – так это называлось официально). Нормальную сгущенку и масло меняли на просроченные в торговой сети Узбекистана и Таджикистана. Зелень (уму непостижимо!) возили из Союза, хотя вокруг было море, можно за гроши у афганцев купить.
Солдаты (молодняк ведь!) бегали за арбузами и дынями на афганские бахчи, за фруктами в сады из боевого охранения или во время операций. Бегали, нарываясь на мины, попадая в плен.
Остался в памяти случай. Выходили из разбомбленного кишлака. Никакой банды там и в помине не было. А вот в спину нам, за все наши подвиги, могли и пальнуть местные дехкане-самооборонцы.
Уходили, озираясь, по узенькой насыпи – разделу рисовых чек. Короче, представляли идеальную мишень. За мной была только замыкающая группа: пулеметчик с ручным пулеметом Калашникова, снайпер и два автоматчика. Повернув голову, я увидел вдруг, что не оружие у них в руках, а дыни, большие серо-зеленые дыни в подмышках. По парочке. Какой уж тут арьергард! Ступил в воду, пропустил гребаную охрану вперед и сам пошел в замыкании.
Затеялась совместная крупная операция по «зачистке» сельской местности от душманов северо-западнее Кундуза. Там, отделенные полосой пустыни, прижимались к Пянджу, к речушкам, впадавшим в пограничную реку, несколько узбекских кишлаков. Вообще этот край, по замыслу афганских и советских провинциальных стратегов, пора было пошерстить. Дело в том, что моджахеды уже (в отместку за бомбо-штурмовые удары и всевозможные «реализации разведданных», а также набеги) обстреливали заставы на советском берегу и, неслыханная дерзость, накрыли весьма успешно реактивными снарядами пограничный отряд в поселке Нижний Пяндж.
Прижались к дувалу по обеим сторонам ворот. Офицер-десантник кивнул одному из разведчиков, тот с силой ударил плечом в створку, отскочил. «Сезам» отворился. Никто и не думал оказывать нам сопротивление. Но случись тут резкий звук, мельтешение, поднялась бы пальба, полетели гранаты.
Вместо «кровожадных душманов с ножами в зубах» – была такая обложка
Летчики отдельной вертолетной эскадрильи (оперативно подчиненные дивизии) жили в подвале Кундузского, с позволения сказать, аэровокзала. В длинной, узкой бетонной щели, с крохотными окошками у самого потолка, стояли почти впритык солдатские койки. Вентиляции или кондиционирования не предусматривалось. Это была ночлежка. Техники и солдаты размещались в палатках.
Чем занимались вертолетчики, в смысле боевого применения? Перевозили в указанные районы группы десантников и пехотинцев и вытаскивали их оттуда по окончании задания или когда становилось совсем плохо. Осуществляли целенаправленно или попутно связь между небольшими гарнизонами. Забирали на точках больных, раненых. Бомбили и обстреливали. Сопровождали или прикрывали, по необходимости, колонны армейской техники. Вооружение Ми-8 и Ми-24 было штатным. Пушки авиационные в гондолах, пулеметы курсовые, подвесные системы («блоки») НУРС, авиационные фугасные осколочные бомбы (ФАБ) весом от 250 до 500 кг, изредка подвешивались ПТУРСы. Летчики имели автоматы и пистолеты, тем же были вооружены и техники.
В казарме-подвале я обратил внимание на болезненную сентиментальность этих постоянно рискующих жизнью людей – почти у каждого изголовья кровати на стене были развешаны семейные фотографии, талисманчики, письма и рисунки детей. Иконки тоже. Видать, не только в окопах нет атеистов!
Меньше других, и это было заметно, летчики разбирались в тонкостях земной афганской жизни. Им категорически был запрещен выезд в город, по любому поводу. А если уж перепадало такое счастье, то нужно было маскироваться, снимать голубой комбинезон, сетчатые тапочки или черные туфли с дырочками. Особисты постоянно культивировали легенду о том, что «духи» мечтают изловить живого вертолетчика. Впрочем, почему легенда? При отсутствии у моджахедов зачатков ПВО, удары с воздуха не уступали по силе и точности артобстрелам из тяжелых орудий, с долговременных позиций. Как с такого «шурави» шкуру не снять?
Летчики вывозили меня на выполнение боевых заданий. Я снимал, писал какие-то пресные заметки о боевой учебе. Но главное – видел.
Квадратики полей, извилины ручьев и арыков, крыши мазанок. А потому, что летали на малых высотах (не было еще в провинции Кундуз «Стингеров»), видел много того, чего лучше бы и не видеть.
Вот на склоне холма распластались четыре афганца. Ми-24 заходит на них. Люди смешно разбрасывают мешки и ложатся лицом к небу, показывая всем видом, что у них нет оружия. Но что они делают на этом холме? С шипением уходят НУРСы. Нет, не прицельно. Как повезет.
Вот бреющий полет над кишлаком. А нас уже ждут. На крышах постелены красные паласы. На них лежат женщины и дети. Опять же лицом к родному небу. Но если цель (дом, селение) надо «обработать», то эта демонстрация лояльности и покорности не в счет.
Задумывался: а если нас под бомбы? Ведь нас никто с 1945 года не бомбил. Мы не знали страха перед небом. И ненависти к тем, кто несет с неба смерть, у нас не было. А это, наверное, великая ненависть. У афганцев она была. А летчики – как боги. Они не задумывались, что там было на земле после бомбежки. По крайней мере, я не слышал таких разговоров. И об отказах от выполнения заданий тоже не слышал.