Последний Люцифер: утраченная история Грааля
Шрифт:
— Чувствуем. Мы же не роботы, а живые, как и всё на этой планете. Мы… Мы просто другие, Яков.
— То есть тебя не совратить, не соблазнить?
— Нет. Меня можно только убедить или попросить.
Яков изумлённо поднял брови.
— Убедить или попросить? Вы не возбуждаетесь от красоты партнёра или собственного телесного желания? Вас не сжигает вожделение, не порабощает страсть желания обладать кем-то? Да из вас вышли бы идеальные монахи! А как же влечение к противоположному полу?
— Мы возбуждаемся от… высокого уровня интеллекта, от духовности, от разумности и сердечной
— Невероятно! Пороки вас не прельщают?
— Нисколько. Они отвратительны.
— Так вот откуда ветер дует, подогревая легенду о том, что Люцифер любит праведников, и искушение праведника — его излюбленное занятие? Так-так…
— Отчасти это правда. Нам интересны лишь совершенные создания. А интересоваться грязью не в наших привычках. Помнишь: подобное притягивается к подобному?
— Да. А ведь столько было басен о всевозможных низменных потребностях Люцифера и Сатаны…
— Да, это всего лишь сказки и, причём не самые хорошие… Люцифер — это всего лишь учёная степень, что-то вроде профессора, только гораздо выше, как высший духовный титул. Как понтифик, к примеру, или далай-лама. А Сатана — это уже душевное и эмоциональное состояние. Что-то вроде разгневанного и раненого животного, загнанного в угол. Это так, для расширения твоего кругозора… Но тебе, видимо, нужен перерыв? Ты по-человечески возбуждён. Я вижу это. По глазам. Хочешь моей телесной любви? Скажи, не стесняйся. В этом нет ничего противоестественного.
— А если бы я сказал, что действительно хочу снова быть с тобой? Ты и вправду необычная. Загадочная, — слабо сказано. Ты околдовала меня, да?
— В этом нет необходимости. Мы духовно похожи.
— Но со мной прежде такого не бывало.
— Со мной тоже.
— Это нормально? — засомневался Яков.
— Думаю, да. Во всяком случае, для человека. Ты просто отозвался на близкую тебе интонацию духа. Это типа резонанса. Наши частоты и длины волн совпадают. Видишь, никакой романтики. Чистая физика.
— У меня такое чувство, что я всего лишь сплю.
— Спал, но проснулся, — уточнил ангел. — На самом деле то, что вы называете вынужденной реальностью, — и есть сон, или точнее, дурман. Вся ваша жизнь на самом деле дурной сон. Вы живёте как во сне или как зомби, живёте в пол силы, убеждённые в том, что индустриальная суета и есть настоящая жизнь. Но это лишь иллюзия, самообман, что-то вроде самонастроя, самовнушения или самопрограммирования, так скажем. Это ваша несвобода, ваше заточение в материальном мире. Вы привязаны к плодам своей деятельности, своего тяжёлого труда. Вы любите в пол силы, вы верите в пол силы, вы молитесь в пол силы. Потому что всю вашу силу отнимает усилие плыть со всеми по течению, быть как все и не выделяться или наоборот выделиться, не смотря ни на что. В этом, вы считаете, главный фактор цивилизованного существования.
— Цивилизация — это в первую очередь упорядоченность и стабильность.
— Согласна, порядок — это залог развития и выживания. И порядок важен. Но я не об этом. Я говорю о том, что необходимо оставаться самим собой, не предавать своё предназначение, быть верным себе, своему Духу, своему Господу, своему сердцу. При этом продолжать жить в сообществе подобных тебе. То есть не нужно подражать другим. У каждого есть своя программа, свой план на жизнь. Понимаешь?
— Понимаю. Это и проповедует религия.
— Пусть так. Но религия остаётся, к сожалению, лишь красивой обёрткой от конфеты, но не её содержанием. Вы даже любовью занимаетесь в пол силы, второпях. Я не раз наблюдала подобное. Вы не чувствуете в себе присутствие Бога. Но в суете Бога нет. Потому земляне и утратили искреннюю веру в Неё. А ведь можно получать неописуемое удовольствие от обычного молчания и тишины, от многочасовой задумчивости, от наблюдения за безмятежным сном любимых. Счастье можно ощутить и от радости за успехи и удачи других, от наблюдения за счастьем окружающих, от любого доброго и ласкового слова, от улыбки на лице другого человека, от вида росы на лепестках цветов ранним утром, от наблюдения за тем, как животные ухаживают за своими детёнышами. Ощутить восторг можно от запаха влажной травы и парного молока, от шёлковой и тёплой мягкости кошачьего меха, от обжигающей свежести океанской волны, от тени в жаркий день и от журчания родника, от красоты белоснежных сугробов, от мерно стучащего дождя по крыльцу или шуршания по листьям пальм, от вида звёзд в ночном небе или от вида костра в темноте. Даже от чувства свободы и покоя, от чувства родства со всем сущим на этой планете и за её пределами. И ещё от массы всего.
— Это действительно удивительно. И это правда, — согласился Яков.
— Ты по-прежнему хочешь уединиться со мной?
— Да.
— Тебе недостаточно просто слышать меня и видеть рядом?
— Да.
— И ты просишь меня об этом?
— Да, я прошу тебя… об этом.
— И где бы ты хотел побыть со мной?
— А где это лучше всего делать? — засмущался Яков и покраснел, как пристыжённый школяр. Все его познания, казалось, ветром сдуло. Он выглядел растерянным, неопытным.
— Лучше всего заниматься любовью в Природе, вдали от людских взоров и плодов человеческой деятельности. Вся сила и все дары Бога там. Бог там, где нет цивилизации. Ты хочешь удалиться прямо сейчас?
— Да. Прямо сейчас.
— Тогда поехали.
Яков переоделся в повседневную светскую одежду, и они отправились на машине за пределы Батайска.
Навстречу им раскрывалась Природа. С распростёртыми объятиями встречали их поля и перелески, прудики и рукотворные каналы. Поля колосились созревшей пшеницей и желтоголовыми подсолнухами, солнце ласкало своим ещё летним теплом. Трава была ещё зелёная, а почва тёплой…
18
Старик ехал по мексиканским прериям в полуразбитом грузовике по направлению к Штатам. Мексика оставалась позади. Было жарко и пыльно. Солнце слепило глаза.
Что его ожидает там нынче?
Водитель что-то тараторил по-испански, эмоционально жестикулируя при рассказе о своей семье. Он пытался острить, всякий раз вставляя бранные слова для пущей важности, но старик, пряча свои выцветшие от времени глаза за солнцезащитными очками, всё время отключался от эмоциональной болтовни. Он снова вспоминал былое, пытаясь найти в круговороте исторических событий то проклятое мгновение, в котором совершил роковую ошибку.