Последний Люцифер: утраченная история Грааля
Шрифт:
Как же всё странно. Кажется, ещё недавно он был готов помочь любому, кто попросит о помощи, теперь же он ощущал себя бесчувственным эгоистом, безразличным к судьбам смертных. Он был равнодушен и к злым, и к добрым. Он не помогал ни плохим, ни хорошим. Он был лишь наблюдателем, который ищет что-то определённое, что может вернуть ему веру в самую жизнь и её целесообразность. Он чувствовал себя чужим.
Капернаум… Как далеко он теперь от него и во времени и в пространстве.
Жалость сгубила его. Жалость сгубила этот мир. Нелепая, жалкая, безмозглая жалость. Кто бы мог подумать: человечность — причина гибели мира!
Он, наконец, вспомнил тот день, когда мир начал стремительно рушиться.
Тогда он ещё не был стариком. Он был молод, достаточно высок для людей той местности и пригож. У него были русые волосы до плеч, крупные синие глаза на светлом гладко выбритом загоревшем лице.
В тот
Неброэль не спеша шёл на север по пыльной и каменистой дороге Иудейской пустыни уже который день. Он хотел пить. Длиный гиматий с накинутым на голову концом не особо спасал от нещадно палящих лучей солнца. Ангел мечтал о водном источнике или о жилище человека. Потому, увидев однажды вдали небольшой город, обрадовался глинобитным домикам, в надежде попросить у людей воды, а позже продолжить свой путь дальше на север. Но при виде странника жители разбегались, едва он направлялся к ним, прятались в глубине своих домов и уводили с улиц ребятишек, прикрывая им лица, чтобы чужестранец не сглазил бы их ненароком.
4
Гиматий — головная накидка в древней Палестине.
Капернаум встретил ангела враждебно.
Это обстоятельство опечалило путника. Здесь его приняли за чужака, за врага израильтян, то есть за римского воина. Но от этого неприятного открытия жажда не уменьшилась. Возможно, ему не стоило заворачивать сюда. Но что-то подсказывало, что здесь он утолит свою жажду и передохнёт в тени и прохладе.
Миновав домов семь и поднявшись по узким улочкам вдоль стены к центральной площади города, он уставший присел в тени самого большого дома и задремал. В полудрёме ему почудилось тихое девичье пение. Девушка пела о том, что собирается зайти в храм по пути к своей родственнице, живущей в другом селении. В её песне было что-то радостное, какое-то предвкушение некоего счастливого события, оптимизм и поспешность в сборах. Слышались ещё голоса поблизости. Видимо певунья была не одна. Вскоре девушка выскочила на улицу и чуть не запнулась о странника, сидящего на пороге её дома. Дом был не из бедных. Видимо, он принадлежал купцу или даже раввину и его большой семье. И Неброэль принял девчушку за служанку в богатом доме. Но оказалось, она младшая дочь почтенного человека.
— Ты служишь в этом доме? — спросил он.
— Нет, — она засмеялась. — Я дочь хозяина этого дома. А ты — странник?
— Да.
— Ты хочешь пить?
— Да, дитя.
— Но ты не нищий, судя по твоей одежде.
— Ты верно подметила.
— Подожди, я сама вынесу тебе воды.
Девушка тут же поспешила скрыться в доме, чтобы через минуту вернуться с миской прохладной воды.
Неброэль задумался на минуту. И тут же перед его лицом появилась серебряная миска, которую держали две молоденькие руки. Он поднял глаза и улыбнулся девушке.
— Благодарю. Как тебя зовут, красавица? — поинтересовался Небро.
— Саломия, — ответила девчушка.
19
Девчушка покорила Неброэля своей открытостью и сердечной добротой. Он улыбнулся ей, взял её ещё по-детски пухлую руку и заглянул в правую ладошку.
— Ты будешь счастливой. Встретишь замечательного человека и полюбишь его, — говорил незнакомец, разглядывая ладошку Саломии.
— И когда же это случится? — поспешно осведомилась девочка.
— Скоро. Ты только жди и верь, — улыбнулся ей Неброэль.
— Так ты вестник? И как тебя зовут, вестник?
— Называй меня Габриэлем, дитя.
— Хорошо, странник Габриэль, я буду очень сильно верить и ждать, — сказала она, потом спрятала ладошку на груди, прикрыв её другой рукой будто найденное сокровище, и поспешила скрыться в доме, напоследок ещё раз кинув украдкой взгляд на чужеземца. Спрятавшись в стенах дома, она долго разглядывала свою ладонь, пытаясь понять, как странник прочитал её судьбу?
Вскоре Саломия отправилась с семьёй в Иерушалаим. Её собирались выдать замуж за Хананну, жреца Храма. Так как Хананна был из рода левитов, рода священников, а Саломия потомком Иуды, другого колена Израилева, [5] то этот союз сулил весьма выгодную партию в будущем на политической карте всей Палестины обоим кланам. Здесь вынашивался план объединить не только эти два колена Израилева, но и остальные, а стало быть, объединить и земли всех колен, возродив царство Израиля и расширив его границы. Хотя объединение с самаритянами, которые считали себя потомками сыновей Иосифа, Манасии и Ефрема, было под большим сомнением. И конечно здесь вынашивался план по изгнанию римлян.
5
Израиль — (Israel- прозвище Иакова, др. — евр. букв. «боролся с богом»; Яшар-Эль — означ. «прямо к Богу» или «напрямую к Богу»). Иаков — сын Исаака (Ицхака) и внук Авраама (Иври). *Считается, что слово «иври» означало у девних египтян «переходить», то есть эмигрировать. Авраам (Иври) — тот, кто перешёл с одного места на другое, преодолев что-либо. Отсюда понятие «евреи». В древности «евреи» было общим понятием для переселенцев того региона в послеавраамовскую эпоху, «шасу» же называли кочевников-мигрантов. После правления Эхнатона и «шасу», и «иври» стали именовать иври или евреями, покинувшими Египет навсегда. «Сыны Израиля» — лишь незначительная часть многочисленных иври. У Авраама было два сына, Исаак и Измаил. Потому потомки Исаака (в данном случае потомки Иакова-Израэля) никогда в Библии не называются евреями, но исключительно «Сынами Израиля» и никак иначе, а потомки Измаила «Измаилитянами». Сегодня этих потомков принято в мире называть евреями и арабами. Хотя было бы правильнее не путать «евреев» с «израильтянами», а общее понятие «израильтян» не путать с лишь частью этого народа «иудеями», то есть потомками Иуды, одного из сыновей Иакова- Израиля.
«Сыны Израиля» — это буквально сыновья Иакова: Рувим, Симеон, Левий, Иуда, Иссахар, Завулон, Дан, Неффалим, Гад, Асир, Иосиф, Вениамин. С тех пор всех потомков Иакова и его сыновей называют «Сынами Иакова», либо «Сынами Израиля». История гласит, что двеннадцать сыновей Иакова впоследствии вместе с отцом и своими семьями оказались в Египте (Мицраиме) и пробыли там около 250 лет. Род разросся до большого племени и стал именоваться народом. Но постепенно «сыны Израиля» стали рабами. Позже с помощью Моисея (Мойсеса или Мосы — что означ. на др. — егип. букв. «сын») они покинули Египет; вместе с ними ушли и некоторые примкнувшие к ним люди.
Известно, что предназначение Израиля — быть «царством священников и народом святых». То есть каждый человек в этом государстве должен был быть священником, суть которого в том, чтобы идти в другие народы и помогать им соединяться с Богом. Вот глобальная функция еврейского народа. И евреи не избраны богом, но созданы и воспитаны им
В то время все верили в пророчество о пришествии двух мессий: Первосвященника и Царя, одного из клана левитова, а другого из рода Иудина. По всем землям Палестины ходили пророки и пытались пробудить в народе мессиаские настроения, подвигнуть массы на решающие шаги по освобождению древней земли от захватчиков. Мудрецы заходили и к отшельникам ессеям в Кумран, и в отдалённые селения Египта, бродили по землям Кесарийским и Идумейским, Иудейским и Галилейским, Самарийским и Эфесским. Они не только проповедовали, но и искали того, кто смог бы собрать народ, объединить одной целью, одной идеей и поднять против чужеземных угнетателей. Но заветная мечта самого Первосвященника была такова, чтобы явился в мир истинный Спаситель, который смог бы объединить двух мессий в одного и даровал бы измученному Израилю великую личность, харизматичного лидера. И вот тогда Спаситель земли Израиля мог бы быть и Первосвященником и Царём одновременно.
Однажды, будучи уже в Иерушалаиме Саломия услышала под окнами разговор римских воинов, которые охраняли префекта Валерия Грата, дипломатично прибывшего в дом Первосвященника на празднование Нового года.
Воины рассказывали истории. Юнная Саломия, притаившись за колонной верхнего этажа, внимательно слушала их беседу. Воины рассказывали теперь о себе. И тайная слушательница, наученая греческому языку, как просвещённая и образованная девушка того времени, отлично понимала их и даже хихикала, но делала это тихо, чтобы не выдать себя. Ей было интересно узнать, что же говорят римляне, что они думают об иудеях, чем римляне отличаются от израильтян, и почему латиняне считаются врагами её народа? И вообще, что собой представляют чужеземные мужчины?
И вот один из воинов начал рассказать о себе. Он поведал товарищам, что является старшим сыном вождя большого племени, и что он из восточной Галлии, что находится далеко на севере. Когда римляне завоевали Галлию, то его отцу пришлось отдать его как заложника императору в знак того, что племя не нарушит мирного договора с римлянами и не нападёт на них. Отец так и сделал. В результате мальчика воспитали в римских традициях. И он сам сегодня не жалеет об этом. Теперь он римский гражданин. И его имя звучит гордо и свободно, как у всякого свободного человека. Да, его имя, имя римского гражданина — Тиберий Юлий Абдес Пантира. От прошлой жизни у него осталось только имя отца Абдес. Римляне назвали его Юлием в честь побед Юлия Цезаря. И в честь Тиберия, во время жизни которого он имеет честь жить. Он воспитывался, как и все заложники в семьях высокопоставленных чиновников Цезаря. Он был вхож во дворец и мог общаться с элитой Рима.