Последний Магистр
Шрифт:
Тело тоже менялось; это было незаметно внешне, но дэйлор ощущал, как нечто извне то и дело прикасается к нему, словно проверяя, как идет выздоровление. Иногда дэйлор чувствовал, как что-то невидимое толчками вливается в него, и тогда сил прибавлялось, он чувствовал себя гораздо лучше.
Все это оставалось непонятным. О, если бы вспомнить!.. Но память испуганно скывалась за туманной дымкой, пряча то, что он так хотел знать.
… В начале осени Ильверс смог подняться с кровати и впервые, поддерживаемый Томой и Золюшкой, прошелся по горнице. Силы, как ни странно, прибавлялись с каждым часом,
– Так в тебе не каждый узнает дэйлор, – заметила она удовлетворенно.
Ильверс молча кивнул.
И дни покатились один за другим. Дэйлор остался жить с Томой и Золюшкой, помогая по хозяйству. Любопытные деревенские бабы видели в нем невесть откуда взявшегося любовника овдовевшей Томы, мужики – беглого каторжника. И никто не видел в нем просто дэйлор.
Тома все чаще заговаривала о том, чтобы продать здешнее хозяйство и уехать на юг, в Алларен, к родной сестре, которая в свое время сбежала из отчего дома с проезжавшим купцом, да так и осталась жить в городе. Ильверса не особенно радовала перспектива длительного путешествия, но он счел своим долгом заверить Тому в том, что сопроводит их до самых дверей сестрицы Тамы, а потом отправится, куда глаза глядят. В общем-то, Тома была права: муж ее был убит дэйлор (что не было редкостью для жителей пограничных земель), а Золюшке только-только минуло девять годков – какой из него работник?
– Мы поживем немного в Алларене, Тама мне не откажет, – говаривала женщина, – может быть, Золюшку смогу пристроить куда-нибудь ко двору… В городе-то легче жить…
И Тома начала договариваться о продаже своего хозяйства, но ей не было суждено ни продать его, ни увидеть белые башни Алларена.
Дом, где Ильверс прожил все лето и начало осени, стоял у самого берега Эйкарнаса. Чтобы попасть в деревню, нужно было пройти сотню шагов по узкой стежке, что огибала выгнувший травянистую спину холм, миновать три искореженные временем и стихией сосны, из последних сил уцепившиеся корнями за землю, и только тогда взгляду открывался высокий, потемневший от времени частокол.
Деревенские побаивались отрядов дэйлор, что нет-нет, да появлялись в людских землях, мстя за несостоявшуюся, но уже проигранную битву. По ночам несли дозор, жгли костры – чтобы заодно отвадить от деревни и народ зла. Иногда подобная бдительность спасала, иногда – нет. Но, не взирая ни на что, деревня возрождалась после очередного потрясения, и люди снова боролись за жизнь и радовались ей.
Беда пришла одной из осенних туманных ночей, тех, что поутру оседают на траве мелкими серебристыми каплями и уходят прочь от солнца в мокрую, черную землю.
Ильверс проснулся от того, что услышал чей-то короткий вскрик. В первое мгновение он подумал, что это – плод его воображения, порождение захлестнувших друг друга сна и яви. Но нет. Далекий, тревожащий душу крик повторился, ему вторил другой, третий… Приподнялась на своей постели Тома, прислушалась – а затем, босая, в одной рубахе, кинулась к сладко посапывающему Золюшке.
– Просыпайся, просыпайся! Оба просыпайтесь!!!
Ильверс сел на кровати, непонимающе уставился на Тому – что могло так напугать эту всегда спокойную и улыбчивую женщину? Теперь же на ней лица не было, и в лунном свете она куда как больше походила на бледного призрака, чем на живого человека.
– Ильв, скорее… Уходим!
Последнее слово она уже выкрикнула. Золюшка, на удивление быстро стряхнувший остатки сна, принялся натягивать штанишки, но мать схватила его за руку и дернула к двери.
– Не до того! Уходим, быстрее! Набег дэйлор, не иначе… что там в деревне творится, милостивые небеса…
И бросила сердитый взгляд на Ильверса, будто он был виноват в происходящем.
Через считанные удары сердца они выскочили из дома и, белея рубашками в пронизанной лунным светом темноте, побежали к пролеску, вниз по течению Эйкарнаса. Дэйлор обернулся и увидел, что небо за холмом отражает сполохи пламени.
– Бежим, бежим, – задыхаясь, повторяла Тома, – Золюшка, к лесу давай!
За спиной раздались крики; дэйлор без труда разобрал родное наречие. Их все-таки заметили!
Зло свистнула стрела, другая. Третья царапнула Ильверсу плечо. И он понял, что им уже не уйти.
Теперь… Оставалось повернуться к преследователям и крикнуть – громко, во всю силу легких, о том, что он – дэйлор… Но вместо этого Ильверс припустил еще сильнее, прочь от своих соплеменников, вместе с врагами его народа.
Вдруг Золюшка, бегущий впереди, споткнулся и упал; Тома зарычала, как раненная медведица, бросилась к сыну. Рывком дернула его вверх и торопливо ощупала.
– Мама-ааа! Нога… – только и пискнул маленький человечек.
Ильверс метнулся к ним, подхватил Золюшку на руки, схватил задыхающуюся Тому за локоть и потянул ее за собой, к темнеющему ельнику. Но они потеряли мгновение – и те, кто шел следом, воспользовались заминкой.
Свист стрелы, вспарывающей сырую ночь – и женщина, словно с разбегу натолкнувшись на невидимую преграду, медленно начала оседать на траву.
Золюшка на руках взвыл, задергался, пытаясь вырваться; Ильверс успел сделать еще несколько шагов, прежде чем ему это удалось. Вопя во все горло, мальчишка кулем свалился на траву и, вместо того, чтобы бежать к деревьям, на четвереньках пополз в обратном направлении. К Томе.
– Идиот, – в сердцах выдохнул дэйлор, – какой дурак…
Он схватил Золюшку поперек туловища, крутнулся, уходя от очередной стрелы, и едва почувствовал, как ее сестренка пробила навылет голень. Мальчуган вырывался, словно обезумев и, не переставая, вопил.
А преследователи подходили все ближе и ближе.
…Еще шаг, еще и еще. Теперь и рана дала о себе знать – серой пеленой слабости. Ильверс выронил брыкающегося Золюшку и, задыхаясь, повернулся лицом к дэйлор.
Их было четверо, высоких, статных воинов, и каждый был вооружен луком. А он, Ильверс, урожденный раб дома д’Аштам – один. Да еще Золюшка, добравшись до Томы, громко всхлипывал, уткнувшись лицом ей в шею.
– Кончайте с ними, – донесся приказ.
Один из лучников кивнул и скупым движением натянул тетиву.