Последний министр – 3
Шрифт:
Полицейские поспешно удалились. Фотограф остался, для него пришлось проговаривать вслух:
– Выйдите, когда в вас будет надобность, я дам знать.
Фотограф, который без того чувствовал себя не в своей тарелке, с радостью удалился.
Дверь в камеру плотно закрылась, оставляя Протопопова и Голицына один на один с революционерами.
– Уверены, что это лучшая идея вот так оставаться один на один с этими людьми? – зашепталась князь Голицын на ухо министру. – Может охрану все таки позвать?
– А мы надолго здесь задерживаться не будем. Сами говорите – Алексеев, неприятности, – отмахнулся Протопопов, улыбаясь и одновременно поворачиваясь к троим революционерам и добавляя так, чтобы было слышно всем в камере. – Мы допрос по ускоренной программе проведём. Никто не против, господа?
Все трое выглядели жалко.
– Мы не будем отвечать на ваши вопросы, – ответил Керенский со своей неизменной холодной гримасой на лице.
– Да и ответы вам уже не пригодятся, на том свете то, – прошипел Гучков, морщась от боли.
– Ясно, – Протопопов пожал плечами. – Знаете, вы вот про Милюкова спрашивали, а я, между прочим, Павлу Николаевичу честную сделку предложил – сыграть в игру правда или действие. Павел Николаевич вам многое об этой игре рассказал бы. Он, конечно, игрок так себе, но справился. Но теперь я вижу по вашему настрою, что вы заведомо выбираете действие и мне даже не придётся утруждать себя выдумкой?
Все трое сверлили Протопопова взглядом.
– Пошёл вон, сумасшедший ублюдок, – прошипел Гучков.
– Пойду… Собственно вопрос у меня только один, господа, – с лица Протопопова исчезла улыбка. – И вы сейчас мне на него ответите. Николай Дмитриевич, вас призываю стать свидетелем сего.
– Свидетельствую, – откликнулся премьер.
– Кто из вас троих педерастов считает, что имеет право за русский народ решить, что тому угодна парламентария и демократия?
Говоря эти слова, Протопопов подходил ближе к столу с арестантами революционерами.
– И кому из вас сук царская семья встала поперёк горло настолько, что вы собрались убить батюшку Государя и растоптать честь русского народа?
Протопопов положил на стол перед революционерами листы протокола допроса. Рядом положил карандаши.
– За чей лядский счёт вы собрались русский народ унижать? И кому плохо от того, чтобы наш русский народ жил в достатке?
–Ах ты…
Гучков, который из этой троицы отличался наибольшей импульсивностью, наверняка собирался ответить яркой тирадой. И по такому случаю даже попытался вскочить из-за стола. Однако Протопопов, не долго думая, заставил его заикнуться, крепко хватанув его пятерней за сломанную руку.
–Ай-й-й, отпусти, ублюдок…
Завопил Александр Иванович, однако и на этот раз Александр Дмитриевич не дал ему договорить. Схватил Гучкова за затылок и со всего маху врезал его лицом о стол. Будто печать поставил на листке протокола допроса. На белой бумаге остался кровавы отпечаток, на столешницу выпало пара выбитых передних зубов Гучкова. Протопопов с силой оттолкнул революционера, опустившегося обратно на стул и тот, размахивая руками, рухнул на пол.
Теперь Гучков сидел на полу прямо на заднице, прикрывая лицо единственной рабочей рукой. Кровь струилась из поломанного носа, в крови оказались перепачканы седая борода, пиджак и рубашка. Он смотрел на Протопопова ненавистным взглядом, было понятно, что в лице Александра Ивановича министр нажил себе смертельного врага. Впрочем, Протопопову было плевать на все эти косые взгляды.
– Пишите фамилии, иначе я перестреляю вас прямо тут, как собак, – процедил Александр Дмитриевич.
Глава 6
Там же, развязка описываемых событий.
«Если голоден враг твой, накорми его хлебом; и если он жаждет, напой его водою: ибо, делая сие, ты собираешь горящие угли на голову его».
Притчи Соломоновы. 25:21
– Пишем, пишем, не отвлекаемся, мои хорошие, – призвал Протопопов, обращаясь к революционерам и продолжил диктовать. – Итак, я, господин такой то, указываем свою имя и фамилию, настоящим сугубо добровольным и чистосердечным признанием, заверяю… Заверяю, что преследовал своей ключевой политической целью свержение самодержавия и последующее падение Российской Империи в том виде, в котором она существует сейчас. Делать я это собирался в нарушении действующих законодательных норм, причём осознанно.
Тут надо особо отметить, что все наши господа революционеры и провокаторы разом превратились в зайчиков. И как эти самые милые зайчики прилежно записывали со слов Протопопова, один в один, словно самые прилежные ученики начальных классов на годовом диктанте. При этом они ёрзали на стульях, кашляли, шмыгали носами, всячески показывая, что испытывают дискомфорт и противятся, но писали все таки. Не то, чтобы Чхеидзе, Керенский, а тем более Гучков, окончательно смирились с происходящим (а по их разумению Протопопов устраивал форменный беспредел, за который ему ещё предстоит ответить перед законом), но лишний раз получать министерского животворящего пенделя не хотел никто из всей незабвенной троицы. Поэтому все они единогласно решили далее поберечь своё здоровье и не нарываться.
Протопопов сделал небольшую паузу, чтобы революционеры успели записать вышесказанное.
Шуршали карандаши в тишине, повисшей внутри камеры.
– Совершить сиё преступление планировалось посредством подлого цареубийства, – продолжил министр.
– Так, уважаемый, а вот лишнее не надо приписывать то, чего не было и нет, – искренне так возмутился Керенский. – Не знаю как у других господ присутствующих здесь, но у меня и в мыслях нет и не было убивать Государя императора. Не путайте мух и котлеты. Недовольство политическим режимом и покушение на Государя – это две разные вещи так то.
– Так и у меня тоже не было и близко подобных мыслей… – всплеснул руками Чхеидзе, негодуя в колорите Кавказа. – Додумывать не надо.
Гучков только промолчал. Непонятно, связано ли это было с тем, что Александр Иваныч не отрицал вынашивание мыслей о вменяемом революционерам цареубийстве или с тем, что он все ещё не пришёл в себя. Но возражений от него не последовало никаких.
– В чем проблема, мои хорошие? Не было говорите? Так и записывайте значит, что мыслей о цареубийстве у вас не имелось, – заверил Протопопов. – Пишите, что я клевещу на законопослушных господ. А следствие разберётся, кто прав.