Последний мужчина
Шрифт:
Хельма-а-а-а-а! Хельма-а-а-а!»
Священник отложил листки.
— Это всё случилось в одну ночь?
— Нет, батюшка, башню я увидел через день. После того как прогнал того…
— Может, вы видите то, что решаете написать? Такое встречается.
— Сначала вижу. Даже не вижу, — поправился молодой человек, — сначала происходит. Я понимаю, вам трудно поверить, но остаются следы, там… пыль у камина, и в прошлые ночи… Вот и жена стала догадываться. Не думайте, я не болен, — словно спохватившись, произнёс он.
— Я верю вам. Вы правильно сделали, что пришли сюда. Это как раз наше дело. И не бойтесь ничего. Они не могут навредить человеку без его воли.
— Боюсь, батюшка, боюсь. Я ведь чувствую, что теряю волю в какие-то моменты происходящего… Становлюсь
— Давайте поступим так, — отец Тихон задумался. — В пятницу, через три дня, здесь будет на службе один старый священник, протоиерей, с Лавры. Человек известный в церковных кругах. Подходите ко второй литургии. Я постараюсь переговорить с ним. А сейчас ступайте и не бойтесь.
Сергей остолбенел.
— Я уже писал об этом… — выдавил он, роясь в маленьком портфеле. В руках появилась сшивка. — Вот… вот, послушайте, — и затараторил: — «Знаете, в пятницу, после обеда, здесь будет один священник. По-моему, это тот, кто вам нужен.
Три мучительных дня до пятницы, казалось, тянулись бесконечно. «Бесконечности» им добавляло постоянное ожидание, что такоеповторится вновь.
Священник был очень стар. Стар настолько, что это расстроило Сергея. Из боковой двери алтаря его вывели под руки два молодых инока и усадили на принесённый стул. Руки того подрагивали. Да понимает ли он что-нибудь, — сомнение усилилось. Сергей сделал шаг вперёд. Неожиданно священник посмотрел ему в глаза.
— Батюшка… — начал мужчина.
— Мне рассказали про вашу беду, — вдруг тихо проговорил тот. — Не всё, не всё, чадо, что предлагают, читать надобно. Просто так они вас не отпустят.
С этими словами он дрожащей рукой достал из рясы небольшую шкатулку, раскрыл её и подал Сергею крестик на золотистой веревочке. Крестик был необычный, не похожий на православный — очень маленький, с равными и странно широкими крыльями лучей.
— Это греческий крест. Когда-то он помог мне. Возьмите. — Священник замолчал, вспоминая о чём-то. — Тогда я был совсем молод, на Халкидике местные монахи рассказывали мне о подобном случае. Правда, человек не вернулся оттуда. Сгинул.
Сергей зажал крест в кулаке. И тут он мог поклясться, что ясно почувствовал, как горячая волна, мягко прокатившись по руке, разлилась тёплым и нежным светом в его груди. Сознание поплыло. Секунда, и он с усилием уже взял себя в руки.
— Но помните, — голос старца совсем ослабел, — всё-таки главное зависит от вас. Мне для этого пришлось уйти в монастырь. Уберег Господь… Господь милостив, — и, сделав жест рукой инокам, опираясь на них и бормоча: «Беда-то, беда-то какая…», проследовал к двери. У самого алтаря он вдруг обернулся…»
— Понимаете, это уже было со мной, — Сергей с отчаянием посмотрел на отца Тихона. — Да вот и крест… тот. — Он быстро расстегнул рубашку… и обомлел: креста на груди не было. — И еще… — совсем растерявшись, пробормотал мужчина, — еще… за свободу ли, отец мой, человека изгнали из рая?
Батюшка как-то странно посмотрел на него.
— Всё-таки приходите, — тихо сказал он и, вздохнув, трижды перекрестил молодого человека.
«Всё сошлось в одну точку», — подумалось Сергею.
Фарфоровая сказка
— Николай Степаныч? Зря вы, коллега. Безобиден… А что женщины? Все хотят лечь под такие деньги. Конечно, тема «Они Дали» попала на полотно. Но художник явно польстил себе. Демоническое буйство второго там, за пропастью, далеко. Не дотянул. И прямо скажу, к счастью. А вот путаницы… В рай по золотой лестнице и вниз — не случайно. Наклонна дорога в другое место. Замените слово, и краски отразят правильность замысла. Пусть незамеченного художником. Но зовущего! Обязательная дисгармония либо с названием, либо с духом. Всякие там «Неумолимость лёгкости бытия», «Лёгкость бытия без бремени утрат». Библию держал, но не раскрыл. Стеснение души — вот постоянное ощущение от просмотра. Не прослезишься. Почти везде заметна небрежность — верный спутник плодовитости. Кроме портретов. «Сильных». Так и понятно. Кто ж устоит! Да и… не первый. А ещё, — говоривший придвинул стакан и засмеялся, — знаете, что есть «начало духовного в мире небесного»? —
— А вы даже как-то добродушно…
— Имею основания… Выпьем, что ли? — Первый склонился над газетой.
— Я уж и надежду потерял.
— Эт зря. Вот, одни зовут к свету, другие тянут во тьму, а этот — никуда. К свету — не знает как. Во тьму боится. И, надо сказать, правильно… От христианства далек. Но и демонического нет. Ну, не Скрябин. Значит, надежда есть. Просто манкирует способностью превращать ремесло в золото. Опять же, не грех! Ну, разменял талант, так ведь на существенное!
— Совсем запутали, коллега. Непонятно. Те к свободе, а он…
— Украшает её экзотикой. Что ж непонятного? Стоит, стоит старый воин перед ним до сих пор. Надеется разглядеть. Верит, что не время опечалиться навсегда. Ждет. — Первый помолчал и бодро добавил:
— Но и даже это не помешает нам выпить!
— Тогда уж за то, чтобы труд Сизифа «Между светом и тьмой» о художнике перестал быть, наконец, легендой. Пока же отстаньте от него, господа!
— Два дня поживёшь у бабушки.
— Ура-а-а! — Девочка запрыгала на одной ноге. — А я знала! А баба Ира сказала мне вчера. А вечером мы зажжём свечи!
— Глупости. Мы вчера ещё не знали, что поедем в гости. Ирина Александровна нынче с причудами… — мать бросила в сумку детские колготки и прошла на кухню.
Три свечи тускло освещали небольшую комнату.
— Бабушка, ну бабушка, расскажи сказку про императора….
— Ну сколько раз можно, внученька. Ночища вон уже какая. Все спят. — Пожилая женщина ласково гладила девочку по голове. — Спи, родная.
— Ну бабушка, ну ещё разочек. — Ребенок прижал тёплую руку женщины к лицу.
— Господь с тобой, милая. Так и быть, расскажу. Но после — сразу спать. — Она улыбнулась.
Девочка радостно закивала головой.
— Давным-давно, в незапамятные времена, жил в Китае император. Все было у правителя: и злато-серебро, и слуг несчётное множество, и земли его простирались от снежных гор до самого океана. И вот исполнилось императору пятьдесят пять лет. Затрубили трубы, загремели фанфары, съехались гости и подданные его со всех концов света. Стража со свитками в руках сверяла списки приглашенных и вписывала подарки, что принесли гости. Каждый по чину своему. И было там всего вдоволь: от изумрудов с опалами из далёкой Индии, мехов собольих из Сибири, пересыпанных драгоценными украшениями, до янтаря-камня лучезарного с моря далёкого. Принимал правитель дары богатые, стоя на широкой мраморной лестнице дворца своего. И поредел уже нескончаемый поток чествующих, и устали уже слуги уносить сундуки с златом-серебром, и хотел уже правитель махнуть рукою, чтоб салют праздничный осветил небо вечернее, как увидел стражников, ведущих к нему старца седого. Подвели человека этого, пали ниц стражники, а старший склонился в поклон до земли самой и говорит:
— Нету в свитках человека такого, о повелитель! Не поведал, не открыл он, какого роду-племени, а одежды его странные и не богатые. Не место ему на пиру весёлом.
— Отчего же привели ко мне его?
— А хочет видеть он тебя, о владыка Поднебесной, и поздравить с радостию великой. И глаголет при этом, что подарок лучший принёс тебе. Осмелился утверждать, будто подарок тот в сладких мечтах не покидает тебя, о несравненный! Спать не дает ночами тебе. — При словах этих начальник стражи выпрямился и, посмотрев на правителя, произнес: — Прости, о повелитель, за дерзновенные слова уст скитальца и прикажи отрубить ему голову сейчас же. — И видя, что ни одна мышца не дрогнула от гнева на лице императора, собравшись с духом, добавил: — И ещё говорит он, что подарка такого никто даже из самых верных подданных не отдал бы тебе, будь он у них. Но не может быть его на пиру нашем ни у кого из гостей.