Последний мятеж
Шрифт:
От перегрева все чувства притупились, и Вар-ка вдруг захотелось сделать так, как он хочет, – лечь в траву и все… Он уже начал сгибать колени, но вовремя спохватился: «Не выйдет!! Ты что это задумал? Силу свою на мне пробовать?! Я тебе!..»
В раскаленном воздухе тонкая фигурка Нокла, казалось, змеится и мерцает. Порыв угас, и Вар-ка устало махнул рукой:
– Пошел к черту, гаденыш! – повернулся и побрел дальше.
Граница леса наконец осталась позади, и Вар-ка двинулся наискосок по склону, стараясь держаться подальше от отдельно стоящих кустов. Свой тайничок-захоронку он нашел не сразу – трава распрямилась, подросла и полностью скрыла следы его былого
Насекомых он кое-как вытряс, но одеваться не стал – так и пошел вверх с тряпками в руках – может быть, подсохнут, пока солнце не село?
Он долго брел по знакомому пологому гребню и смотрел, как растут, наливаются чернотой тени от камней и скал. Вот и первый клочок тумана показался в распадке слева, и еще один… Нет! Он не пойдет дальше! Вар опустился на теплый камень, лицом к зеленому морю саванны внизу. Он не пойдет…
«Неужели именно так рождается тот, кого называют „человек разумный“?! Двуногое существо втискивается между плотно упакованных экологических ниш, внушая окружающим: я не добыча и не конкурент вам. Оно очень плодовито, ведь самки способны к зачатию круглый год. Каннибализм как регулятор численности, как источник животного белка, как фактор отбора по принципу непохожести. Пламя разума возгорается из искры, высеченной неразрешимым противоречием: „Он такой же, как я, но не я…“
Противно.
Некто занес сюда амулеты, сделал „инъекцию праведности“ в эту реальность. И кормимые отделились от кормящих, появились ларги и сугги. Что будет с ними дальше? Они опять сольются, и возникнет общество, в котором будут рядом жить люди и… сверхзвери? Или импульса хватит, чтобы их пути разошлись навсегда?
Понятно, что способность к речевому общению со временем подавит и вытеснит способность к внушению. Но она не отомрет совсем, а сохранится в какой-то мере у каждого. Как и способность к убийству представителя своего вида. Если так всегда и везде, то кто мы? И я?»
Рассвета не было. Не было ничего, кроме белесого марева вокруг. Что ночь прошла, можно определить по ощущениям в мочевом пузыре и пустом желудке. Вар-ка поднялся и заковылял вниз, на ходу разминая затекшие мышцы: «Это будет то же самое место, но другое время».
Его разбудил знакомый режуще-рокочущий звук, долетевший из леса. Колдун открыл глаза, но остался лежать неподвижно на мокрой от пота подстилке. Он еще надеялся, он очень хотел поверить, что звук ему приснился, что он возник в полдневном сне из прошлого – из другой жизни в краю болот и озер.
Но звук повторился, старик обреченно вздохнул и сел на подстилке, скрестив тощие ноги. Все, все оказалось напрасным…
Чужак тоже зашевелился в своем углу хижины-навеса. Колдун поднял глаза и встретился с ним взглядом.
– Это они?
– Да… – уныло кивнул старик и в который раз стал рассматривать пришельца. Нет, все-таки он Человек – может быть, больной, уродливый, но, в общем, такой же, как Люди, почти такой же…
Чужак появился давно. Еще до жертвоприношения. Он не пришел и не приплыл – просто однажды Колдун увидел его в деревне среди Людей. Он сильно выделялся, но почему-то никто не обращал на него внимания! Высокий, широкоплечий, со светлой кожей, почти лишенной волос. На нем была такая же, как у всех мужчин, набедренная повязка-фартук из сухих листьев, но на ногах… какие-то странные приспособления, позволяющие не бояться колючек. И голова… Это было явное уродство: слишком широкий голый лоб, почти нависающий над глазами, и тонкие, неразвитые челюсти, как бы втянутые в череп, – ну и рожа! А сверху – Колдун такого еще не видел и не знал,
В тот день Колдун долго смотрел на пришельца, но не подходил близко. Чужак почувствовал это и подошел сам. Показал в улыбке мелкие, слишком белые зубы и ткнул себя в грудь:
– Я – Вар-ка, а ты? Ты – Колдун?
Их взгляды встретились тогда в первый раз, и старику вдруг стало тепло и покойно: никакой это не чужак, он обычный, он очень добрый, в нем совсем нет зла, и хочется с ним говорить…
Было ли это колдовство, наваждение? Трудно сказать… Колдун был самым старым мужчиной в деревне, он жил уже долго, но только сейчас узнал, как это приятно – вспоминать то, что не может помнить никто из Людей в деревне, и говорить, говорить… А чужак слушал, улыбался, просил рассказать еще…
То, первое, место он помнил плохо. Кажется, там была река, берег реки, а лес состоял из очень высоких деревьев, под которыми всегда прохладно. Он жил в Доме Молодых вместе с другими мальчиками. Сначала взрослые приносили еду – ему и другим маленьким. Потом как-то незаметно оказалось, что он уже не самый маленький под длинным навесом, и ему перестали давать еду. Он начал вместе с подростками ходить на берег собирать улиток и ловить головастиков. Иногда они ссорились, даже дрались из-за еды. Это было нормально, обычно, но потом ему стало казаться, что старшие отбирают у него добычу чаще, чем у других, а он почему-то не может – это была обида, первое и, пожалуй, самое яркое воспоминание из давних…
А потом была тревога. Взрослые перестали смеяться, они ругались, о чем-то спорили друг с другом. Однажды утром он обнаружил, что почти все старшие подростки исчезли – осталось несколько самых слабых и робких. Постепенно жизнь стала налаживаться, но после сезона дождей опять что-то случилось. Из леса иногда слышались звуки, от которых, казалось, перестает биться сердце, хочется лечь и не двигаться. Взрослые разжигали большие костры, плясали, били в тамтамы, но звуки все равно раздавались ближе и ближе. И наступила ночь, когда никто не спал в деревне – колдун пел и плясал у костра до рассвета. Утром мужчины сняли свои ожерелья, браслеты, вытащили из волос перья и ушли в лес. Почему-то очень немногие взяли с собой оружие. Вечером вернулись лишь те, кто нес с собой копья. В знак скорби они опалили волосы и целый день лежали в своих домах без еды и воды. Жутких звуков в лесу больше не было слышно, но страх остался и не было радости.
На другой день они ушли – все, кто мог идти сам или висеть на шее матери. Это потом, став взрослым, Колдун узнал, что так уже было раньше, но тогда…
Они двигались в сторону, куда смотрят тени в середине дня. Это было долго, очень долго. До следующего сезона дождей. Когда встречалось мало еды, они почти не останавливались и шли, оставляя позади тех, кто ослаб или умер. Иногда на берегах маленьких рек и озер еды было вдоволь, и они много дней жили на месте, даже начинали строить дома-навесы. Но еда кончалась, и они шли дальше.
Помнил Колдун и первую встречу с чужими. Они тогда уже несколько дней жили на берегу большого болота или озера, заросшего так, что почти не осталось свободной воды. Там клубились целые тучи кусачих насекомых, и было много съедобных растений. Чужие появились утром: они были как Люди, только слова их почти непонятны, а тела разрисованы полосами белой и желтой глины. Они кричали, размахивали дубинками и копьями. Мужчины показали чужим свои копья, стали грозно кричать в ответ, но чужие не испугались, и Люди ушли. Потом эти чужие появлялись каждый день, пока они не перешли большую реку.