Последний натиск на восток ч. 2
Шрифт:
Тремя неделями позже войско франков тянулось длинной змеей по владениям герцога Теодона, по землям Баварии. Воины, крестясь и целуя языческие амулеты, смотрели на тела разбойников, повешенные вдоль дороги. Судя по всему, грабеж в этих землях был делом крайне неблагодарным. Эти люди умирали тяжело и долго.
Торговый тракт от Штрассбурга(1) до словенской границы был просто лесной просекой, прорубленной в непроходимом бору трудолюбивыми германцами. После ухода римлян из провинции Реция обработанные поля заросли лесом прямо на глазах. Заросла и старая римская дорога, которая кое-где еще была цела. Именно по ней сейчас и шли франки, держа путь через Ратисбону. Иногда дорога прерывалась равнинами, густо покрытыми зеленеющими полями и небольшими
На полях взять было еще нечего, а дома стояли пусты, да еще и отряды баварцев, пешие и конные патрулировали свою землю, то и дело вступая в драки с особо ретивыми вояками. Иногда дело доходило до крови, и тогда франки жгли хутора в бессильной злобе. Ведь ни скота, ни зерна они тут найти не могли. Все вычистили до этого, да так добросовестно, что даже мышей видно не было. Неблагодарные бавары, которые должны были накрывать богатые столы, зыркали из кустов недобро, да поскрипывали тетивой легких охотничьих луков. А еще герцог Теодон был союзником короля Дагоберта, и именно его отряды, закованные в роскошный доспех, не давали франкам лезть вглубь территории герцогства, отжимая их снова к дороге. Люди повелителя Галлии становились все злее с каждым днем. Еда, взятая с собой, просто заканчивалась.
— Мой король! — майордом Нейстрии Гундоланд склонил голову. — Нужно организовать доставку зерна, иначе мы попросту потеряем войско. Оно даже в бой вступить не успеет. Я думаю, в землях словен все будет еще хуже, чем здесь. Тут в нас хотя бы не стреляют из кустов.
Их ждали, в этом не было никаких сомнений. В Новгородские земли уже с осени не впускали купцов, а в сам город и вовсе никто не мог войти с конца весны, стража не пускала. Да и то, что переворот в Новгороде не удался, тоже означало только одно. Незадачливых заговорщиков выпотрошили палачи и они рассказали все, что им было известно. Что же, значит, Дагоберт будет воевать так, как подобает королю-воину. Все эти бабские штучки, которые придумала Нантильда, забавны, но, как выяснилось, работают плохо. Видно, ей не дают покоя лавры бабки Дагоберта, королевы Фредегонды. Та, по воспоминаниям знающих людей, на редкость отчаянная баба была. Ни бога, ни черта не боялась. Прирезать святого епископа прямо в церкви! Да о чем она вообще думала?!
— Распорядись насчет зерна, — кивнул Дагоберт, который и сам пришел к выводу, что с едой нужно что-то решать. Голод, эпидемии и дурная вода — вот от чего погибали армии, а вовсе не от вражеского железа. До поля боя нужно еще дойти, даже если от границы Франкии до столицы врага чуть больше двух недель пути.
— Что это за черный дым впереди, Гундоланд? — ткнул рукой Дагоберт, углядев на горизонте копоть, столбом поднимающуюся к небу.
— Это сигнал, ваше величество, — с непроницаемым лицом ответил майордом. — Нас увидели, и нам готовят встречу. И будь я проклят, если в землях вендов нас ждет легкая прогулка.
В то же самое время. Альпы. Окрестности Солеграда.
Альпийские перевалы, освободившиеся от снега, уже очень давно не видели такой прорвы людей. Шестьдесят три года назад лангобарды шли здесь из Паннонии и Норика в теплую Италию. А теперь вот они идут назад, в земли, где на их месте прочно окопались венды, вылезшие из своих непроходимых лесов. Презренный народ, бывшие рабы авар, непобедимых степных воинов. Именно такое мнение было у многих всадников, что шли в этот поход. Почему всадников? Да потому что знатный воин у лангобардов — это всегда тяжелый кавалерист, ничуть не уступающий готам или имперским клибанариям. И было их куда больше, чем могли бы собрать экзархи Равенны. Только две вещи спасали земли императора в Италии — то, что герцоги друг друга ненавидели больше, чем ромеев, и то, что они не умели брать города. Только осада была им знакома. Но, если было нужно, лангобарды готовы были сидеть под стенами города годами. Как при Павии, где город был взят только через три года. Ну, а Равенну и Рим они взять и вовсе не смогли.
Длиннейшая колонна, состоявшая из пехоты, конницы и телег с припасами, катила на север, туда, где стоял богатейший город, под завязку забитый серебром, золотом и солью. Герцоги лангобардов не собирались тратить время на всякие мелочи. Они возьмут все и сразу.
Соляная пещера была пуста. Всю добытую соль из нее вывезли в Новгород, Братиславу, Вену, Белград, Драгомиров и даже в Тергестум. Каторжане, те, что были осуждены на малые сроки, были угнаны на восток, строить новые избы для переселенцев и валить лес под новую запашку. Все же тысячи семей уйдут из опасных земель в новые места, а это вам, как говорил князь, не жук в пудру пукнул. Всех принять нужно, расселить и посевную провести на новом месте. Все это мероприятие целый год готовили и превратили к самому приходу врага цветущие земли в настоящую пустыню. Плакали люди горькими слезами, да только понимали все, что война пришла сюда надолго. Это не аварский набег пересидеть. Силищу германцы приведут неимоверную. Даже местные бавары, и те увели семьи на восток, скрипя зубами от бессильной злости.
А вот четыре сотни смертников, осужденных пожизненно, оставались пока здесь. И всех их, под лай собак, вывели по одному наружу, привязывая за шеи к длинным жердям. Совсем скоро люди стояли и угрюмо ждали своей судьбы, что должен был объявить им сам жупан Горазд. Только его и не хватало среди сотен воинов, окруживших каторжан. Налетчики из соседних земель, разбойники из местных, изменники, вражеские лазутчики стояли, понуро глядя на ненавистных псов, надрывающихся от лая. Изможденные люди с молочно-белой кожей щурили глаза, которые острым ножом резало непривычно яркое солнце. Тут были и те, кто не покидал пещеру несколько лет. Многие дышали хрипло, сплевывая кровь на землю. Такие скоро уходили в Ирий, ведь соляная пещера не знала пощады.
В первом ряду стоял крепкий парень лет двадцати, еще не потерявший огня в глазах. Он внимательно смотрел по сторонам не по-здешнему проницательным взглядом. Тут вокруг все больше шваль стояла самого последнего пошиба. В их глазах уже давно никакого огня не было, только беспросветная унылая тоска. Спутанные, давно нечесаные волосы свисали длинными космами, мешая взгляду. Он раздраженно смахивал их, но они падали на глаза снова. Он когда-то был статен и хорош собой, а сейчас на широкой кости осталась едва ли половина мяса, что была там прежде. Его спина не успела согнуться горбом, а за дерзкий взгляд он не раз получал колотушки от здешней стражи. Парень был тут не так давно.
— Конец нам, — хмуро сказал соседу Хонза, старший сын бывшего жупана Праги. — Лучники перебьют. На небе свидимся, или у Чернобога, в Нави…
— Ты за что тут? — тоскливо спросил его сосед, Стуга, разбойник из лютичей, выживший при налете чудом. Тогда в шахте большая нужда в людях была. — Я не спрашивал тебя, так хоть перед смертью скажи.
— Кое-что знал, но не донес, — неохотно ответил Хонза. — Как на родного отца донести? Да и дело верное было, вроде бы, могло получиться. Но не получилось. Э-эх!
— Ну, прощевай, что ли! — ответил Стуга, увидев, как лучники вздели тетиву и достали из колчана стрелы. — Не уйти нам. Как цыплят перебьют. Вон жупан приехал, зверь лютый! Кровопивец!
Хонза жадно впился глазами в жупана Солеграда, его грузную фигуру ни с кем не спутать. Иной медведь меньше. Хонза знал его, видел в Новгороде, когда приезжал туда с отцом. Только тогда солеградский жупан не вызывал у него такого щемящего ужаса, как сейчас. Только тут он и узнал его по-настоящему. Князь редко ошибался в людях, и поставил на добычу соли именно того, кого нужно. Горазд был свирепей, чем его любимые собаки. Ему перебить четыре сотни душ — словно высморкаться. Он душегубов и изменников нипочем живыми не выпустит. Вот сейчас он махнет рукой и тогда…