Последний отбор. Угол для дерзкого принца
Шрифт:
– Я его не поила, – отказалась Альми, поглядывая на необычайно кроткого Ренда. – Он сам. Сказал, что три капли ему сейчас – как лошади вишенка. Вылил в бокал полный фиал и выпил одним глотком. Конечно, я могла бы отобрать, но не стала. Он ведь после паучьей западни даже не поспал толком. Не успел вернуться во дворец, как они набросились, словно стая воронья. А про амулет я не подумала, меня заботило одно: где его спать положить. Травы в зелье все сильные, успокаивающие и сонные.
– Большой фиал? – деловито уточнила Калиана.
– Ровно шкалик, но он был немного не полон.
– Тогда
– Нужно было двери запереть, – мягко попенял жене Стай, и она вдруг рассмеялась в ответ:
– Неужели ты сомневаешься? Я пыталась. Но принц гордо заявил, что его ждет Элни. А на мой намек про ее маленький дом, где уже живет подруга, только усмехнулся, как он умеет, снисходительно, по-королевски. Изрек, что ему хватит и угла, и ушел.
Все дружно глянули на свернувшегося в уголке Ренда и смолчали, но по губам Альми и Калианы скользнули затаенные улыбки.
– Элгиния! – окликнули сверху, и я мгновенно узнала по голосу короля.
– Я здесь, ваше величество!
– Мне нужно узнать… – Он остановился на лестнице, как недавно Альмисса, и обвел нас настороженным взором.
И тотчас обнаружил брата. Альгерт ринулся к нему, как коршун на добычу, упал рядом на колени и сунул пальцы его высочеству за воротник. А нащупав бьющуюся жилку, стремительно оглянулся на Калиану:
– Жив?!
– Да, – спокойно кивнула она. – И будет жить еще лет двести, если не станет заниматься самолечением.
– Да сколько же можно?! – раздался сверху страдальческий голос бабушки. – Ласточка моя, у тебя тут не дом, а прямо придорожный трактир!
– Манефа? – изумился мой наставник, но старушка неожиданно смерила его гордым взором истинной герцогини.
– Леди Манефия Лисвелл, лорд Гесорт. Не сочтите за труд, ваша милость, отправьте нас с внучкой домой, в замок Горензо. В моем возрасте очень вредно не спать по ночам – цвет лица портится.
– Всегда к вашим услугам, – так же церемонно склонил голову Стай, подошел к окну и широко его распахнул.
– Одну минуту, – вскочила я с места, понимая, как он намерен поступить. – Сначала я уложу Ренда в свободной спальне, для друзей у меня всегда найдется нормальная кровать.
Не обращая ни на кого внимания, кастовала малый щит; как огромной ложкой подцепила им командира и перенесла в последнюю свободную спальню. Прихватила на обратном пути в своей комнате шкатулку с амулетами и уверенно взяла бабушку под руку.
– Мы готовы.
– Спокойной ночи, – учтиво кивнул король, и солнечный день сменился ночной мглой.
Портальной башней в замке пользовались очень редко, у всех были именные амулеты цитадели и потому фонарей на ней никто не зажигал.
Глава третья
Манефа упорно молчала, когда я воздушной петлей снимала чехол со светильника и отпирала ведущие внутрь двери; не проронила ни слова, пока мы спускались вниз и шли по пустынным галереям.
Но мне и не нужны были ее объяснения, в правоте бабушкиных действий я всегда уверена, как в поступках своих родителей. И если она так решительно увела меня с Харгедора, не постеснявшись ни короля, ни моего наставника, значит, у нее имелась на то очень важная причина.
– У тебя сколько служанок? – вдруг сварливо спросила Манефа, и я едва не оступилась.
– Там?
– Здесь.
– Семь… или восемь – с кухаркой. Нет, девять, еще же новая домоправительница!
– И все спят как цуцики, когда хозяйка вернулась холодная и голодная.
– Бабушка, если ты хочешь чаю или камин, я все могу сделать. Идем на кухню или подождешь в гостиной?
– Идем на кухню, сама чай заварю, – ворчливо буркнула она. – Посмотрим заодно, что у них в буфетной творится.
Прикинув расстояние до кухни и сочтя, что один раз могу побыть и мотовкой, создала сферу и через пару секунд уже мчала старушку по пустынным галереям, залам и лестницам.
– Не накажут? – коротко осведомилась она, бесстрашно глядя на мелькавшие мимо двери, портреты и колонны.
– Думаю, не захотят. У меня есть веская причина – старенькая бабушка, – отшутилась я.
– Ну и правильно. Я подтвержу. А то никакой выгоды от этой магии, одни беды. – Настроение Манефы явно испортилось, и даже мой отец не взялся бы угадать отчего.
А я тем более молчала, точно зная – сердится она не на меня. На нас бабушка никогда не ругалась. Могла огорчаться, могла смотреть укоризненно и в самом худшем случае начинала обращаться с сухой вежливостью.
На кухне было чисто и пахло ванилью, и я сразу поняла, как права была бабушка. После появления Ренда я столько перетерпела, что только чашка чая и кусок чего-нибудь сдобного могли вернуть мне покой и ясность мыслей.
Вдвоем мы очень быстро все нашли и подали и через полчаса, глядя на сереющее за окнами небо, уже были сыты, довольны и благодушны.
– Делай свою коляску и вези в покои родителей… или нет, в отцовский кабинет, – скомандовала разрумянившаяся старушка, и мы поехали в кабинет.
– А теперь запри дверь и сделай такой щит, чтобы никто не мог нас услышать.
Я понимающе кивнула – Манефа явно была осведомлена об особой защите этой комнаты. Даже самые добродушные и открытые люди нуждаются в местечке, где никто не влезет в душу. И маги ничуть не хуже, но им такое место приходится тщательно обустраивать.
– Ты уж прости меня, цветочек, – удрученно вздохнула Манефа, когда над нами заструился сиреневый купол, – что увела тебя оттуда. Но вот какая досада – не переношу я, когда люди вмешиваются в чужие сердечные дела. Про любовь много сказано и песен спето, но хватает в жизни и таких случаев, о каких в песне не споешь. А ко мне почему-то женщины всегда шли поделиться наболевшим. К старости так и мужчины потянулись. И знаешь, что я выяснила для себя? Во многих своих неудачах люди сами виноваты. Не заметили чужой любви, не оценили, не сохранили. Но еще больше безвозвратных потерь и разбитых сердец по вине советчиков и помощников. Все ведь считают, будто со стороны им виднее, и пытаются подсобить от чистого сердца, не понимая, что события должны идти своим чередом. Вот если ты в невызревшее тесто положишь начинку, пироги будут квелые, тяжелые, невкусные. Так и душа человеческая – не у каждого сразу принимает чужие чувства.