Последний проект
Шрифт:
Для неё, как и для меня, принадлежность к разным религиозным конфессиям и национальные различия никакого значения не имели. Совсем напротив, это освобождало нас от влияния тех традиций, в которых мы воспитывались с детства. Но как быть с нашими детьми? Мне хотелось взрастить наших будущих отпрысков в английском духе, что означало частную школу и хотя бы поверхностное знакомство с Англиканской церковью. Я хотел это не ради себя, а ради своих предков, перед которыми я испытывал чувство долга. Титул, не имеющий для меня никакого значения, должен перейти к моим детям, так же как
Как бы то ни было, но в данный момент все эти рассуждения имели чисто академический интерес. Лайза была беременна. Она намеревалась потребовать себе все права на ребенка и оставить его у себя в Калифорнии. Внутренняя ирония ситуации меня задевала. И задевала очень болезненно. Помимо моей воли получалось так, что я следую всем худшим традициям своей семьи, разбрасывая своих отпрысков по всем уголкам земного шара. И я, наверное, в сотый раз задал себе вопрос, нет ли у меня где-нибудь братьев и сестер, о которых отец не удосужился мне сказать. Как я мог оказаться таким снобом, чтобы цепляться за этот глупый титул? Одним словом, получалось так, что я — несмотря на все свои старания — оставался все тем же вшивым англичанином, желающим видеть в детях свое подобие. Итак, ребенку повезет, если его будут держать от меня подальше.
Перестань нести чушь, сказал я себе. Ведь для тебя не имеет никакого значения, кем будут твои дети — англичанами, американцами, евреями или индусами. Для тебя будет иметь значение лишь то, что твоего ребенка родила Лайза.
Я не сомневался в том, что стану хорошим отцом, а она — прекрасной матерью. Я представил, как мы все вместе веселимся. Папа и мама весело хохочут, а их несмышленое дитя что-то радостно бормочет, пуская пузыри. Итак, теоретически мы могли бы создать превосходную, крепкую семью.
Если Лайза предоставит нам такой шанс.
Мне хотелось как можно меньше выходить на улицу, поэтому я заказал себе пиццу и сел сочинять письмо Лайзе. Послание я собирался адресовать её мамаше в надежде, что та передаст его дочери. К тому времени, когда прозвучал звонок, я успел написать и отправить в корзину несколько вариантов.
Оказалось, что ко мне пришел Мартинез. Я пригласил его в гостиную и, указывая на пиццу, спросил:
— Не желаете?
— Спасибо, нет. От всех видов фаст-фуд я стараюсь держаться подальше.
— Я думал, что при вашей работе это невозможно.
— Обожаю бороться с трудностями, — ответил он.
Я внимательно посмотрел на его фигуру. Парень был в отличной физической форме. Худощавый, но в то же время очень спортивный.
— Присаживайтесь, — сказал я. — Прошу прощения, что не приглашал вас ко мне раньше, но мне показалось, что на улице вы себя чувствуете лучше, чем в помещении.
— Вы правы. Именно об этом я и хотел с вами поговорить.
— Слушаю.
— Сержант Махони нас отзывает. Говорит, что у него нет оснований продолжать за вами наблюдение.
Мне стало как-то не по себе. Оказывается,
— Но разве ему не известно, что меня пытались убить?
— Не забывайте, что формально мы всего лишь следим за вами, а вовсе не охраняем.
— Боже мой, — пробормотал я.
— Строго говоря, я не должен здесь находиться, — улыбнулся Мартинез. — Полицейскими правилами не предусмотрено, чтобы коп информировал подозреваемого, что его хвост исчезает.
— Понимаю, и благодарю. Неужели сержанту Махони плевать на то, что меня застрелят?
Мартинез в ответ лишь пожал плечами.
— Он меня не очень любит, не так ли?
Мартинез снова ограничился молчаливым пожатием плеч.
— А, как вы?
— Я всего лишь тупой полицейский, выполняющий приказы начальства, — сказал Мартинез, поднимаясь на ноги. — Но мне очень не нравится, когда убивают невинных людей. Если вас что-то серьезно обеспокоит, позвоните. — Он вытянул из бумажника визитку и вручил её мне. — И советую соблюдать осторожность.
— Спасибо, — сказал я, принимаю карточку. — Постараюсь.
Уснуть я не мог. Те, кто хотели меня прикончить, обязательно повторят свою попытку. Они просто обязаны это сделать. Когда за мной был полицейский хвост, у меня оставалась хоть какая-то надежда на защиту. Теперь я лишился и её.
Скорее всего, Махони просто вычеркнул меня из своего списка подозреваемых, но это событие, которого я так долго ждал, показалось мне этой длинной ночью вовсе не утешительным. Бороться со страхом, находясь в одиночестве в четырех стенах было чрезвычайно трудно. Мне страшно повезло, что стрелявший в меня человек промахнулся. Но убийцы, вне сомнения, повторят попытку. Спрятаться я не мог и избежать пули, по всей вероятности, мне не удастся. Я, правда, мог оттянуть гибель, полностью замкнувшись от внешнего мира. Я могу опустить жалюзи и существовать, делая заказы в пиццериях, китайских или индийских ресторанах.
Я лежал в постели, которая представлялась мне огромной, а сам я казался себе совершенно крошечным и одиноким. Мне так не хватало рядом с собой теплого тела Лайзы и её объятий, которые могли бы меня успокоить и вселить в мое сердце отвагу. Если бы она была рядом, то я без страха думал бы о возможной смерти. Однако Лайза находилась далеко, а ночь была полна ужаса.
Итак, я должен стать отцом! Подумав об этом, я рассмеялся. И это был горький смех. Кого я хочу обмануть? Мне повезет, если я протяну неделю. О девяти месяцах не могло быть и речи.
Я выбрался из постели и налил себе виски. На какое-то время алкоголь меня согрел, и я даже почувствовал себя в относительной безопасности. Но немного пораскинув мозгами, я вылил весь оставшийся в бутылке скотч в кухонную раковину.
Загнав себя в алкогольный ступор, я свою жизнь не спасу. Если я хочу остаться в живых, если хочу, чтобы у моего ребенка был отец — пусть и в тысячах миль от него, я должен что-то предпринять. Предпринять немедленно.
29