Последний пророк
Шрифт:
На открытой террасе на пятом этаже жили слуги среднего ранга, но внутренние комнаты были закрыты, и всем, кроме Хакала, запрещалось в них входить. Они вышли на открытую террасу, и Ошитива замерла при виде залитого внизу дождем Центрального Места: люди весело купались и играли в лужах дождя, они пили дождь и танцевали в потоке дождя, а жрецы продолжали, не останавливаясь, возносить хвалу богам.
— Сюда! — громко крикнул Хакал и пригласил ее в первую из семи комнат, каждая из которых была роскошнее предыдущей. Он предложил ей выбрать награду.
Первая
Следующая комната была местом хранения небесных камней, заполненная от пола до потолка камнями всех возможных цветов, размеров и формы: необработанных, обработанных, отполированных. Некоторые камни были большими, размером с человеческий кулак.
Наконец Хакал привел ее на крышу пятого этажа с навесом из ивовых веток, который укрывал их от дождя. Она рассматривала вольер — клетку, сделанную из ивы и березы, где была собрана коллекция фантастических птиц, которых Ошитива никогда в жизни не видела.
— Выбирай! — великодушно предложил Хакал, вытянув руки вперед, словно предлагая ей весь мир. — Та, кто призвала дождь, будет иметь любое сокровище, какое пожелает.
Ошитива могла только смотреть на него. Он был таким веселым и так радостно улыбался, что казалось, сейчас он взмахнет крыльями и улетит высоко в небо. Это было заразительно, ей тоже хотелось смеяться.
Неожиданно он помрачнел.
— Я сделал это, — нежно произнес он, она почувствовала его палец на своем подбородке. И хотя рана уже зажила, оставив лишь маленький шрам, его прикосновение было как удар молнии. — Не знаю, почему я ударил тебя. — Хакал нахмурил свои густые брови, будто случай, о котором он только что вспомнил, произошел много лет назад и он забыл какие-то детали.
Но Ошитиве не хотелось говорить о том дне. Казалось, что разногласия и последствия победы для одного и поражения — для другого были связаны не с ними. Она посмотрела на птиц в клетке и сказала:
— Они напоминают мне…
Глаза Хакала блестели, он тоже вернулся из воспоминаний о своем падении двухнедельной давности, когда думал, что потерял навсегда всю силу и власть. Но теперь дождь возвратил ему его могущество.
— Они напоминают тебе что?
— Молодых девушек, которые помогали тебе проводить ритуал на священной поляне. Они такие красивые. Я чувствую себя простым воробьем, — ответила она.
— Воробьи — самые крепкие птицы из всех крылатых созданий. Они живут и в снег, и в жару, и в дождь, и в засуху, и в голод. Воробей — сильный, решительный и самый живучий. А эти птички… — Он показал рукой на экзотические существа на жердочках, чьи перья были раскрашены во все цвета радуги. — Если бы не забота и уход, они давно погибли бы на воле.
Он сделал паузу, посмотрел на нее и продолжил:
— Но ты не такая простая, хотя и сравниваешь себя с воробьем. Запомни, воробей — птица певчая. Он радует нас своим пением.
Вокруг них лил дождь, создавая стену между ними и внешним миром, и казалось, что на земле есть только этот внутренний мир, спрятанный от дождя под деревянным навесом. Хакал стоял близко к Ошитиве. Она могла отчетливо разглядеть его черты, черты принца, которого она однажды возненавидела и назвала монстром, — крошечные шрамы по всему телу, пряди черных волос, ключицы, все еще поблескивающие от капелек дождя.
А Хакал не мог оторвать взгляда от девушки, которая называла себя воробьем и у которой были волшебные руки, дар создавать красоту из глины.
— Выбирай же, — предложил Господин Хакал голосом вкрадчивым и нежным, как шелест листвы под дождем, — из всего, что я показал тебе.
Она смотрела на него, стоявшего спиной к бушующей стихии, и сила природы дополняла силу человека, или это так казалось Ошитиве, которая потеряла дар речи рядом с такой силой. Ее душа ушла в пятки, дыхание перехватило, а сердце так бешено стучало, будто готово было выпрыгнуть из груди. Когда его темные глаза останавливались на ней, душа ее взлетала к небесам.
— Я хочу вернуться домой, — попросила она.
Его взгляд изменился. Вокруг бушевали дождь и ветер, как черные знамена на копьях воинов-ягуаров, развевались длинные волосы Хакала. Ей показалось, что гнев мелькнул в его глазах. Она, конечно, не догадывалась, что его сердце тоже вдруг сильно забилось, но от чувства страха потерять ее. Он вдруг осознал, — чего с ним не случалось прежде, — что отдал бы ей все сокровища, которые были у него, — перья, драгоценные камни, экзотические птицы, — только бы она осталась с ним.
Но он обещал ей.
— Что ж, можешь идти, — сказал он и повернулся, желая уйти.
Ошитива обрадовалась: она снова увидит свою мать и Аоте! Привезет им всем хлопковую одежду, серебряные бокалы и драгоценные ожерелья! Всем, всем, всем! Но сердце ее вздрогнуло, когда она поняла, что тогда ей придется покинуть Хакала, однако подавила в себе эту боль, убедив себя в том, что ей хочется только одного — вернуться домой.
Спустившись в нижние покои Хакала, где на своем насесте сидел Чи-Чи, она увидела, что слуги несут кружки, наполненные горячим напитком, сваренным из бобов, которые росли в джунглях, далеко на юге. Напиток был коричневого цвета, густым и крепким, Ошитиве он не нравился. Хакал называл его «чоколатль».
Он пил, погрузившись в свои грустные мысли, а Ошитива не могла понять, почему у него так резко изменилось настроение. Он был таким разговорчивым наверху и таким молчаливым и погруженным в свои мысли теперь.
— Могу я задать тебе один вопрос, Мой Господин?
Он очнулся из забытья и посмотрел на нее грустными и печальными глазами. Разве он не должен веселиться и радоваться дождю?
— Почему ты отпустил Аоте? Тебе не нужно было советоваться с богами.
Он отставил в сторону свой бокал: