Последний реанорец. Том III
Шрифт:
Не хватало, чтобы из-за меня пострадала ни в чем не повинная женщина и её будущий ребенок.
В глазах у Решетникова на секунду промелькнула паника и страх, и тот на всей скорости уже хотел было рвануть к дыре в стене, но может сама Бездна услышала мои молитвы. Так как его супруга миг спустя сама уже мчалась в нашу сторону из той самой злополучной дыры на всём ходу, причем применяя крупицы восстановившейся магии ветра, тем самым ускоряя себя, и выглядела та, вполне целехонькой.
С души, будто камень свалился. А судя по виду жандарма, не у меня одного.
— Я в порядке, дорогой, спасибо за подарок, —
Точно такую же мне споили Кочкин и Федотов на аренарии.
— Жива твоя жена, как видишь, жандарм. По поводу этого недоразумения, я был в своём праве! Учил своего ублюдка манерам! — холодно отчеканил Осокин, смерив Решетникова презрительным взглядом в очередной раз. — За ремонт так и быть заплачу. А что касательно тебя, щенок неблагодарный, — и тот повернул свою голову уже в мою сторону. — Имей в виду, даю тебе сроку на размышления… скажем… до приёма у Трубецких. Не согласишься, тебе же будет хуже, поверь. Я всё о тебе знаю!
Знает он обо мне всё. Хорошо, тварь! Ты сам подписал себе смертный приговор, Осокин, и твой гребаный сынишка! Сам! Ты узнаешь мой ответ. Обязательно. Будет тебе приём. Горячий приём. Клянусь Бездной! Я перережу глотки вам обоим!
— Это так, Захар? — усомнился на миг капитан. — Только скажи и я помогу.
— Не стоит, Сергей Петрович, спасибо вам, — отказался я, тело уже не слушалось, и держался я из последних сил. — Сам разберусь. К тому же из-за меня пострадал ваша жена. Моих извинений недостаточно, но я прошу прощения. Я завтра же съеду от вас.
— Сережа, он не виноват, — вдруг отозвалась тихо Решетникова. — Я сама решила ему помочь.
— Я не слышу ответа, щенок?! — рявкнул свирепо Осокин.
— Будет тебе ответ, будет… — процедил тихо я, сглатывая глотки выступающей крови, тело уже в следующее мгновение внезапно вздрогнуло и стало заваливаться вперед, но меня быстро подхватили цепкие руки жандарма, удерживая в одном положении. — Еще как будет.
Князь, перед тем как развернуться напоследок смерил меня равнодушным взглядом, а я даже успел заметить до безумия тошнотворный взгляд осокинского щенка, который чуть ли не лучился довольством, но и он тотчас угас, ведь откуда-то справа вдруг раздался властный и громкий голос Ростислава:
— Господа, а мне объяснит кто-нибудь, что здесь у вас происходит? Может, и я поучаствую в ваших… забавах?
Глава 16. Беседы и угрозы принимают неожиданное заключение…
— Господа, а мне объяснит кто-нибудь, что здесь у вас происходит? Может, и я поучаствую в ваших… забавах?
Вашу мать, наконец-то! К мертвецам вечного поля битвы вас! Тащились как черепахи! Но впрочем, ладно, рискованная ставка сыграла. Правда, ценой страдания моей драгоценной тушки. Вот ведь сонные мухи!
Мгновенно через трёхметровый забор перемахнула фигура Романова, а следом показались еще два хрупких силуэта, даже не два, а целых три. Одного уже знакомого сопляка одна из девушек держала руками за ворот одежды во время прыжка как щенка, отчего гримаса его выражала вселенское недовольство и обиду.
Да и за ограждением нарастал нехилый переполох. Странно, как это цесаревич
Не ошибся я и еще не выжил из ума, не подвёл меня мой реанорский слух. Всё-таки это был Романовский кортеж, как и в прошлый раз. Правда, жаль, что Решетникова пострадала. Не ожидал я, что эта добродетельная женщина полезет меня защищать, ведь она же беременна. Всё не просчитаешь за такой промежуток времени. Рассчитывалось, что покалечат лишь меня после оскорбления. К тому же его идиот сынок сделал мне одолжение. Да и появление Потёмкиных и Трубецкой слегка напрягает. Ну да бес с ними!
Стоило новоприбывшим гостям мало-мальски оглядеться по сторонам, как те выпали в лёгкое недоумение от увиденного, и почти сразу заговорила Прасковья:
— Либо я… тоже поучаствую, — с азартной улыбкой заключила девушка.
Началась странная игра в гляделки между Романовым и Осокиными, вот только этот хрен выглядел так, словно ничего не боится, и поведение Потёмкиной лишь подогревало интерес ко всему. Я же в следующий миг медленно осел на траву, придерживаясь за каменные пики Решетникова, а ко мне на всех парах бросилась Алина, которая этим и отвлекла многих. Затем на лужайку перед имением скопом вывались четверо телохранителей Ростислава, и замерли тотчас на месте.
— Я помогу, это облегчит боль, — совсем тихо произнесла Алина, присаживаясь подле меня на колени, покамест все собравшиеся наблюдали за магией девушки.
Ладони магини медленно вспыхнули тёмно-голубым водянистым свечением, а после приложив свои пальчики к моей сломанной конечности, вся эта влага быстро распространилась от плеча до кончиков ногтей.
Боль стала понемногу отступать, и ей на смену пришло прохладное и обезболивающее чувство.
— Сейчас будет немного больно, нужно вправить и выровнять кости, а после вызовешь целителя, либо примешь зелье, — подняв на меня свои ярко-голубые глаза, шепотом усмехнулась она. — Но ты большой мальчик. Потерпишь. Наверняка знал, на что шел.
Бездна! Похоже, еще одна хитрая бестия по мою душу, но эта хоть интересна моему взору. Да и чего греха таить, она пахнет так же приятно, как и Потёмкина.
Однако на все слова Трубецкой я лишь кивнул со слабой равнодушной улыбкой.
Послышался двойной резкий хруст, кости встали на место, а живительная вода зафиксировала их в одном положении, но на лице моём не дернулся ни один мускул, а зубы были плотно сжаты. К тому же пару мгновений спустя стало гораздо легче, и боль медленно стала отступать.
А пока я поднимался на ноги при помощи Алины, под неодобрительное пыхтение мелкого сопляка, Романов решил продолжить свой допрос:
— Владимир Константинович, потрудитесь объяснить, что здесь произошло? — бесстрастно поинтересовался Ростислав.
— Ничего, что было бы достояно вашего внимания, Ростислав Владимирович, — спокойно отозвался Осокин, пока глаза его сынка бегали из стороны в сторону. — Просто воспитывал своего нерадивого… ублюдка. Только и всего.
— Ничего говорите? — усмехнулся невольно Романов, почесывая щеку, взглянув на дыру в стене, после на меня, а затем на Решетникова, из глаз которого сочилась холодная ярость и его жену, что была изрядно потрёпана. — У вас занимательное воспитание, князь. Особенно под чужой крышей и в доме жандарма.