Последний рыцарь Тулузы
Шрифт:
Ко дню, когда должен был прибыть мой ненавистный братик, она призналась мне, что беременна.
Зная от своих слуг, что Пьер со свитой остановился в дне пути от Лурда, где находился замок прекрасной Амалии, я отлучился от нее и, напав на брата, скрестил с ним мечи. Тяжело раненного Пьера я бросил в канаву и затем вернулся в баронский замок, где сразил свою даму неожиданным признанием.
– Да, я не Пьер Лордат. Я Анри Лордат – его младший брат. Я убил твоего жениха, потому что я люблю тебя.
Услышав это, прекрасная Амалия сначала залилась слезами, а потом велела мне доподлинно объяснить, где я бросил тело Пьера, и, собрав слуг и надев теплую накидку, отправилась на поиски. Мне пришлось ехать с ней, чтобы показывать дорогу. За все это время мы не проронили ни единого слова.
Найдя брата, я понял, что он, к моему удивлению, еще жив. Амалия велела своему лекарю осмотреть Пьера, после чего, когда его уложили в карету, она подошла ко мне и тихо, но властно велела убираться прочь.
– Я полюбила вас, сеньор, чистой любовью. Теперь же моего ребенка отдадут на воспитание чужим людям, а я сама от позора должна буду закрыться в монастыре, где и проведу оставшиеся мне годы. Молите Бога, чтобы ваш брат выжил и чтобы душу вашу не испоганила печать Каина. Я тоже буду молиться за вас. Прощайте.
Потерянный и убитый, я вдруг понял, что люблю эту женщину. Я просил ее бежать вместе со мной в Тулузу, где добрейший граф Раймон, без сомнения, благословит наш союз. Но она осталась непреклонной. Пьера положили в карету, и вскоре процессия скрылась за поворотом дороги.
Я снова остался один.
Потом, через пару лет, я узнал, что Пьер не отказался от спасшей его Амалии и моей дочери. К слову, после нанесенного мною ранения он уже не мог иметь собственных детей. Таким образом, моя девочка сделалась законной наследницей Лордатов. Ценой, которую я заплатил за это, было данное мною честное слово не искать встреч ни с Амалией, ни с дочерью, и до самой смерти Пьера и его жены не открывать девочке правды.
Будь я Богом – не было бы и дьявола
Мучаясь от неожиданного для меня чувства вины и пытаясь забыть укравшую мое сердце мадонну Амалию, я невольно возвращался мыслями к своим родителям. Правы ли они, став катарами? Можно ли с твердостью сказать, что вот эта вера является истинной, а та ложной? Как разобраться во всех этих сложностях, если ты не Бог? Зачем разбираться? Тулузское графство наполовину состояло из добрых католиков и почти наполовину – из катар. Были, конечно, и другие церкви и религии, но они представляли меньшинство, и я не буду тратить на них время.
Несмотря на явные противоречия доктрин, в мирной Тулузе католики и катары уживались на правах добрых соседей. Католики и катары могли жить в одной семье и не мешать друг другу. Выходя из своего дома, житель Тулузы мог отправиться сначала в трактир к католику, потом в харчевню, хозяин которой почитал Совершенных. А где и у кого оказывался после... да какое это имеет значение?..
Большинство тулузских дворян и рыцарей были катарами или симпатизировали им. Совершенные ходили босиком и не ели мяса, не желая осквернять себя мертвечиной. Главы католической церкви разодевались в драгоценные одежды, унизывая пальцы дорогими перстнями. Монастыри постоянно увеличивали свои владения, пополняя закрома и сокровищницы, а рыцарские ордена зачастую мало чем отличались от разбогатевших на чужом горе разбойников, управляющих теперь собственными наемниками.
Поэтому неудивительно, что народ симпатизировал катарам, а не католикам.
Видя такое отношение к новой религии, Раймон Пятый был вынужден к своим детям в качестве наставников пригласить католического священника и Совершенного. Столь прогрессивное решение стоило ему немалой крови, так как в 1163 году, приблизительно через год после того как господин принял меня на службу, Папа Александр Третий созвал Собор в Тулузе, на котором заседали шестнадцать кардиналов, сто восемьдесят четыре епископа и более четырехсот аббатов. Итогом Собора было вынесенное официальной церковью решение о том, что ересь нашла приют в Тулузской земле, откуда она распространяется в Гасконь и другие южные провинции. Посему церковь вменяла в обязанности духовенству под страхом отлучения не принимать у себя в домах еретиков и даже не торговать с ними.
Впрочем, до известного времени решение это оставалось лишь решением на бумаге, в то время как в свободной Тулузе царили законы любви, братства и взаимной помощи между сеньорами и их подданными.
Еще через два года католическая церковь снова напомнила о себе, устроив публичную дискуссию, на которую были приглашены представители всех значимых в южных провинциях еретических церквей. Были также сеньоры, принявшие катарскую веру или открыто сочувствующие какой-нибудь секте, не состоя в ней: одной из первых свое приглашение получила графиня Констанция – сестра Людовика Седьмого Французского, супруга Раймона Пятого и мать Романе, Раймон Транкавель – виконт Альби, Безье и Каркассона, и почти что все вассалы графа Тулузского.
Как я понял из рассказов наших баронов, то и дело наезжающих со своими свитами в замок, под предлогом публичного обмена мнениями святые отцы попытались устроить судилище над прибывшими туда сеньорами, зачитав им обвинения и требуя ответов в форме допросов. Это самовольство было встречено выражением всеобщего неодобрения. Так что большинство дворян, посчитав себя оскорбленными, попытались сразу же покинуть собрание. Духовенству пришлось наконец отступить и устроить обещанную дискуссию.
Все шло более или менее мирно, стороны обменивались своими толкованиями различных мест в Евангелии и Библии. Камнем преткновения оказался вопрос, связанный с церковными богатствами. То есть – больной вопрос для духовенства.
Католическую церковь и раньше обвиняли в том, что, проповедуя бедность, они живут роскошнее князей, носят дорогие одежды, украшения, латы.
После этого, не нашедший слов оправдания или каких-нибудь других контрдоводов, аббат Альби отлучил «добрых людей» от церкви. Те же только посмеялись над священниками, сообщив им, что те сами являются еретиками, а отлучения, брошенные еретиками, не могут восприниматься как серьезная потеря для людей, живущих во Христе.
Катары не были лишены свободы передвижения, так что сразу же по окончании дискуссии они благополучно убрались в свои лесные церкви и горные общины. В общем, каждый остался при своем.