Последний Рюрикович
Шрифт:
– Я еду туда sponte sua sine lege [80] , – отозвался Бенедикт давно заученной формулой ордена.
– Это хорошо. Ну а в случае успеха… – Дабы приободрить и воодушевить, надо сразу намекнуть о щедрой награде, это золотое правило Антонио неукоснительно выполнял, – я полагаю, что вы уже навряд ли останетесь в светских коадъюкторах, но перейдете в ранг професса [81] . Но помните, хотя ваша задача и не на один год, не следует забывать, что bis dat, qui cito dat [82] . А теперь не буду вам мешать и прощаюсь.
80
Sponte sua sine lege – добровольно, по собственному желанию (лат.).
81
Иезуиты делились на разряды: профессов, духовных коадъюкторов и схоластиков. Профессы составляли ядро ордена. Из их числа выбирали начальников, вплоть до генерала.
82
Bis dat, qui cito dat – вдвойне дает тот, кто дает скоро (лат.).
Он встал и, строго-торжественно глядя на своего молодого собеседника, произнес:
– Proficiscere ergo, frater; proficiscere amice, proficiscere sine nobis; proficiscentem sequentur spes et desideria nostra! [83] – При этом он несколько раз величаво перекрестил Бенедикто. – Свою молитву вы прочтете после моего ухода [84] , – заметил Поссевино и вышел из комнаты с осознанием того, что свой долг он выполнил с честью.
Вскоре после этого разговора снабженный всеми необходимыми товарами и лекарственными снадобьями Бенедикто Канчелло, выдавая себя за Ганса Рейтера – купца и лекаря из Мюнхена, был уже в Москве.
83
Proficiscere ergo, frater; proficiscere amice, proficiscere sine nobis; proficiscentem sequentur spes et desideria nostra – Отправляйтесь в путь, наш милый брат; отправляйтесь в путь без нас; вам будут сопутствовать наши лучшие пожелания и надежды (лат.).
84
Согласно правилам Игнатия Лойолы, братья ордена даже не имели общей молитвы, – каждый молился индивидуально.
Первоначально все его попытки были направлены исключительно на акклиматизацию, врастание в обстановку, глубокое понимание особенностей жизни на Руси, а также на овладение в совершенстве русским языком.
Уже через несколько месяцев, видя большое недоверие русских к иноземцам, Бенедикт заявил, что он, немецкий купец и великий лекарь, так восхищен здоровым русским образом жизни и так сильно ему здесь нравится, что он желал бы остаться здесь жить навеки и принять подлинно христианское, то есть православное крещение. Сие было немедленно исполнено, и он получил новое имя, которое ему дали при свершении сего обряда, – Симон.
Анализируя обстановку, сложившуюся на Руси в первые годы царствования царя Федора, он пришел к выводу, что если бы не талант Бориса Годунова, то русскому государю сидеть на троне год, от силы два. Все остальные бояре, что находились подле него, в первую очередь думали только о себе. О себе они помышляли и во вторую очередь, и в третью, и так далее.
Один лишь Годунов, прекрасно понимая, насколько шатко его положение и от кого оно зависит, тесно увязывал свои мысли и интересы с царем, а следовательно, и со всей державой. Получалось, что самое трудное – свалить Бориса, а царь – он пойдет следом, как сани за провалившейся под лед лошадью. А свалить Бориса было необходимо, ибо, не имея опоры в боярских родах, он вместо них пытался найти ее в православном духовенстве. Следовательно, он был враг номер один.
Уже на следующий год Симон предпринял попытку враждебно настроить против негласного правителя Руси Бориса Годунова большую часть боярства, надеясь, что от слов оно перейдет к делу. Тем более что трудиться в этом направлении ему было легко и просто. Все и так ворчали, жалуясь на худородных Годуновых, что те прибрали все к своим загребущим рукам, оттеснив подлинных Рюриковичей, Гедеминовичей и другие, не менее старинные и уважаемые боярские роды. Бенедикто лишь подливал масла в огонь, стараясь разжечь это недовольство, доведя противоборствующие стороны до открытого конфликта. Что-то удалось, но…. Победил Годунов. И не просто победил, а настолько усилился, что Канчелло стала ясна вся бесперспективность его дальнейших попыток.
Нужно было предпринимать что-то другое, заходить с противоположной стороны, но вначале надлежало позаботиться о том, чтобы царь не имел наследников. Достаточно хорошо разбираясь в лекарствах и снадобьях, Бенедикт в течение следующего года сумел успешно решить эту проблему путем искусственного лишения царя мужской силы. Настой подействовал безотказно. Правда, царские лекари тоже трудились вовсю, иначе у Ирины Федоровны вообще бы никто не появился на свет, но тем не менее свою зловещую роль снадобье иезуита, названное им самим silentium [85] , все-таки сыграло.
85
Silentium – молчание, безмолвие (лат.).
Вскоре новоявленный лекарь, по повелению самого Федора Иоанновича, объявился уже в Угличе. Осуществить это было не так уж просто, но помогла очередная жалоба, присланная Нагими. В ней они в который раз жаловались на скудость снабжения, на отсутствие денег, а также на то, что из-за всего этого здоровье царевича за последнее время ухудшилось. Оставалось только так поставить дело, чтобы туда послали не просто лекаря, а именно его – немца Симона. Но тут Бенедикто оказался в своей стихии. Вовремя и как бы невзначай сказанное царю словечко, тонкий намек, и вот он уже не просто один из многочисленных царских лекарей, но – единственный, хотя и у царевича.
В Угличе разжигать недовольство политикой государя оказалось вовсе не нужно. Скорее приходилось сдерживать. Нагие и без того считали себя обделенными, настраивая молодого царевича самым враждебным образом по отношению ко второму лицу государства.
Однако каким образом поторопить события? Молиться Господу, дабы тот прибрал царя? А смысл? Во-первых, было неясно, на чью сторону встанут бояре – согласятся ли они поставить на царство Дмитрия? Да, он вроде бы единственный прямой наследник, но вместе с ним – это прекрасно понимали все – Московский кремль прочно оккупирует могучий клан Нагих, а такого никто не захотел бы допустить. Тут же припомнили бы все – и его падучую, и то, что женат Иоанн Васильевич был на его матери не по божеским законам, да мало ли что еще…
К тому же ни царевич, ни Нагие не будут знать, кому они обязаны, один – своим венцом, а вторые – властью, а это уже и вовсе никуда не годилось.
Нет, сажать Дмитрия на царство, конечно, нужно, но с шумом, с громом, с мятежом. Причем одной из главных пружин мятежа, выполняя завет основателя ордена «Стать всем для всех, чтобы приобрести все», должен быть именно он – иезуит Бенедикт Канчелло, слуга Иисуса сладчайшего. Именно ему будут обязаны Дмитрий и, самое главное, его родственники, которые, пока будущий царь мал летами и не вошел еще в разум, станут править от его имени.
«К тому же у нас отсутствуют разногласия в дележке власти. Здраво рассуждая, Нагих привлекает в первую очередь как сама власть со всей блестящей мишурой, связанной с нею, так и богатство, которое можно быстренько прибрать к рукам, прикрываясь царствующим приемником и своим регентством над ним, – мыслил Бенедикт. – А меня вполне устраивает должность лекаря при Дмитрии. И ничегошеньки-то мне от него покамест не надо, за исключением малого. Так, безделицы. Введения свободы вероисповедания на Руси и разрешения на открытие католических школ, монастырей, костелов, больниц. Главное – пустить корни в эту землю, ну а потом, со временем, можно добиться и, скажем, унии Руси с Речью Посполитой. Пусть даже во главе объединенного королевства встанет русский царь, лишь бы он был католик, хоть и тайный. А о такой стране в качестве верной служанки святейшего престола сейчас в Риме и мечтать не смеют».