Последний самурай
Шрифт:
Стоп, сказал себе полковник. К чему такие сложности? К чему приплетать сюда кого-то еще, к чему выдумывать какую-то побочную деятельность, когда все складывается так логично? Да, Арбуз действительно залез куда не следовало. Его засекли, вычислили и уничтожили — не его самого, конечно, а его компьютер. Но он успел кое-что прочесть и запомнить, и те, против кого он играл, не могли упустить такую возможность. И если они действительно хотели сохранить в тайне свои махинации, то с их точки зрения, надежнее всего было шлепнуть Арбуза раньше, чем он успел поделиться своими знаниями с кем-то еще — со мной, например. Получается, что у них чертовски длинные руки, но ведь это было мне ясно
Выводы лежали на поверхности, но ничего радостного полковник в них не видел. По всему выходило, что он, полковник Мещеряков, здорово просчитался, недооценив противника, который оказался неожиданно крут и скор на расправу. Он-то думал, что его отделяют от противника тысячи километров, а противник неожиданно оказался прямо у него за спиной, на расстоянии удара ножом…
Мещеряков поежился, ощутив неприятный озноб, который пробежал вдоль позвоночника. Ему вдруг стало казаться, что он не один в этом подвале. Из темных углов за ним следили внимательные недобрые глаза, уродливые тени угрожающе ползли по стенам, подбираясь к нему поближе и норовя вцепиться в горло мертвой хваткой. Полковник скрипнул зубами, борясь с острым желанием броситься вон из этой душной бетонной норы. До него вдруг дошло, что за запах почудился ему при входе в подвал: сквозь застоявшуюся табачную вонь настойчиво пробивался кислый душок пороховой гари. Взяв себя в руки, Мещеряков поставил фонарик на стол рефлектором вверх. Телефон лежал в кармане пиджака, но он решил, что позвонить можно будет и с улицы. Однако было кое-что, чего он не мог отложить на потом. Перед смертью Арбуз что-то писал, и, возможно, эта информация все еще хранилась на жестком диске расстрелянного ноутбука. Ноутбук нужно было забрать во что бы то ни стало. Что-то подсказывало полковнику, что убийцы еще могут вернуться.
Неловко орудуя левой рукой, он выдернул из розетки сетевой шнур и закрыл крышку ноутбука. Как ни старался Мещеряков, его пальцы то и дело попадали в холодную липкую кровь Арбуза. Крышка оказалась пробитой насквозь. Потерявшая силу пуля неровной лепешкой поблескивала в штукатурке. Мещеряков хотел было выковырять ее, но потом решил, что это дело специалистов. Он и без того наследил здесь, как корова в валенках, прежде чем разобрался в зловещей сути происходящего. Ему нужно было уйти как можно скорее и незаметнее, не забыв перед уходом тщательно запереть за собой дверь бомбоубежища. Жильцам дома и так надолго хватит пищи для разговоров, когда сюда понаедет целая толпа людей в штатском и из подвала вынесут тело Арбуза…
Он сунул ноутбук под мышку и, неловко изогнувшись, подхватил со стола фонарик. Пистолет по-прежнему оттягивал его правую руку, и полковник, спохватившись, снял его с предохранителя. Он по-прежнему не верил, что на него могут напасть, но события приняли такой оборот, что никакие меры предосторожности не казались ему излишними. Нежданно-негаданно он оказался в зоне ведения боевых действий, и игнорировать этот факт было очень опасно.
Перед уходом он в последний раз посмотрел на лежавшего в углу Арбуза. Бросать его вот так, на полу, даже не закрыв ему глаза, вдруг показалось полковнику недостойным и постыдным. Конечно, мертвому все равно, но все-таки…
— Сантименты, — раздраженно пробормотал полковник, но все же вернул ноутбук на стол и наклонился над убитым.
В этот момент со стороны дверей послышался какой-то шорох. Это могла быть крыса или какая-то другая живность, но нервы у Мещерякова были натянуты до предела, и он резко выпрямился, одновременно вскинув на уровень глаз пистолет и фонарик. Ему удалось разглядеть стоявшего в дверном проеме человека, и он едва не закричал от неожиданности.
Под ноги ему очень некстати подвернулся перевернутый стул Арбуза. Падая, Мещеряков выстрелил еще раз и услышал, как в ответ шепеляво залопотал оснащенный глушителем автомат. За долю секунды до того, как автоматная очередь вспорола его модный пиджак, полковник понял еще одну вещь: до него вдруг дошло, почему стоявшие во дворе «Жигули» показались ему такими знакомыми. Это была та самая машина, с которой он едва не столкнулся, уезжая нынешней ночью от Арбуза. В подвале была засада, и он, стреляный воробей, ничего не подозревая, шагнул прямо в нее…
Пол с неожиданной силой ударил его в плечо. От толчка лежавший на спусковом крючке палец непроизвольно напрягся, пистолет снова звонко бахнул. Убийца охнул и присел, схватившись за простреленное бедро, а потом торопливо бросился прочь, заметно прихрамывая и задевая за дверные косяки. В коридоре он бросил на пол автомат и прибор ночного видения, но Мещерякову это было уже безразлично: он вытянулся на жестком бетонном полу и, перестав сопротивляться, медленно погрузился в темноту.
С одной стороны лестничной клетки стена была сплошь стеклянной, и сквозь нее был хорошо виден тронутый осенней желтизной парк. Денек выдался погожий, и красные макушки кленов горели огнем в неярких лучах послеполуденного солнца. Илариону всегда нравились красные клены, но сегодня их расцветка неприятно напоминала свежую кровь — казалось, кто-то огромный долго метался по парку, умирая в страшных муках и густо окропляя деревья алыми каплями. Иларион глубоко вздохнул и невольно поморщился: в воздухе ощущался слабый запах каких-то лекарств. Такое уж это было место, что красота и покой здесь служили всего-навсего ширмой, за которой скрывались страдания, боль и смерть.
Он спускался вниз по пологим ступеням, рассеянно похлопывая ладонью по перилам, и смотрел в парк. По асфальтированным дорожкам прогуливались люди в синих пижамах с коричневыми отложными воротниками и такими же лацканами. Некоторые были в халатах; кое-кто при ходьбе опирался на костыли, а кого-то возили в инвалидных креслах на колесах с блестящими никелированными спицами. Время от времени среди зелени мелькали белые халаты сестер и зеленые балахоны хирургов, вышедших глотнуть свежего воздуха в промежутке между операциями.
Снаружи на дюралевый оконный переплет уселась синица, постучала клювом по металлу, повертела головой, глянула на Илариона черными бусинками глаз и, чего-то испугавшись, упорхнула так же стремительно, как и появилась. В уголке оконной рамы покачивался в пыльной паутине желтый березовый листок не слишком богатая добыча для голодного паука «Не повезло Мещерякову, подумал Иларион, шагая вниз по лестнице. — Когда он начнет понемногу ходить, будет, наверное, уже зима, и черта с два здешние эскулапы выпустят его погулять на свежем воздухе. А просидеть до весны в четырех стенах — это же с ума можно сойти! Не с Андрюхиным характером бродить по коридорам, ругаться с нянечками и резаться в домино с выздоравливающими… Он здесь совсем озвереет, наш полковник, и горе тому, кто первым подвернется ему под руку!»