Последний шаг
Шрифт:
Я сделала дрожащий вдох и поднялась. Взрослые не должны позволять себе истерик. Я держала мои грязные руки подальше от себя, когда вернулась в здание, чтобы помыться. Я оставила грязный отпечаток на дверной ручке, когда входила. Я тщательно вытерла её куском ткани, когда покидала здание, пытаясь выбросить всю эту ситуацию из головы. Я не могу этого понять и объяснить. Значит, случившееся надо игнорировать. На этом правиле я построила всю свою жизнь. Построила её – или же погубила?
В пятницу я мерила шагами детскую площадку, стараясь не вспоминать про её дальний угол. Мой разум кипел вопросами, которые набухали как пузыри и лопались без ответов, так и не сформулированных. Но сегодня пятый день. Они
Пламя негодования начало гореть внутри меня. Они - эти мальчишки - расстроили всю мою жизнь. Логично это или нелогично, я была поймана в паутину их глупости. Я была вырвана из границ моего привычного мира, и мне это не нравилось. На его создание ушли годы тренировок, сдержанности и самоограничений – а теперь эти маленькие мерзавцы его разрушили. Они столкнули меня с необъяснимыми и непонятными вещами – и я не смогла их проигнорировать. Я полотно сжала губы, до спазма стиснула челюсти, мои каблуки взрывали мягкий дёрн площадки для игр, которую я её патрулировала. Если эта глупость затянется ещё хоть на день, я буду вынуждена поставить вопрос об этой троице на педагогическом совете. О, это было бы им хорошим уроком! Им и их семьям. Пусть все их игрушки будут разрушены. Пусть их мерзкие внутренности вываляться через трещины наружу, как содержимое тухлых яиц!
Я постаралась прийти в себя и успокоить дыхание. Сколько мне ещё придётся это терпеть? В конце концов, нож не несет ответственности за рану, которую он наносит – или за кровь, что окрашивает его. Виновна державшая нож рука.
Я чувствовала, как немного кружится голова от таких странных, непривычных мыслей, в беспорядке теснящихся в моей голове. Когда мне удалось полностью взять себя в руки, я позволила себе бросить взгляд в угол площадки. В этот момент раздался звонок. Я видела, как три головы повернулись на звук, и ожидала, что они адекватно отреагируют. Поэтому, когда я добралась до дверей и увидела, что все классы уже выстроились в холле, но обернувшись к углу площадки обнаружила, что те трое всё еще там, я была справедливо возмущена. Я поручила Питеру развести учеников по классам, и отправилась разбираться с тремя прогульщиками. Мой уверенный шаг замедлился и смягчился, когда я подошла к троице. Я наклонилась над ними, не заботясь о том, замечают ли они меня, или нет. Я открыла рот, чтобы заговорить, но он так и остался открытым, как в сцене из немого кино.
Добавилось кое-что новое. На небольшом ровном участке стоял, опираясь на свои стабилизаторы, миниатюрный космический корабль. Все игрушечные машинки выстроились полукругом возле него, кроме двух, последних в колонне. Рыжий подталкивал предпоследнюю по сплетённому из стебельков и травинок шаткому мостику, перекинутому через неширокую пропасть, разделявшую конец дороги и корабль. Мост покачнулся и осел. Автомобиль скользил и качался, и Рыжий вытер пот со лба, когда Блондин взял на себя управление и повёл машинку в направлении космического корабля. Рыжий дотронулся пальцем до последнего автомобиля и покатил его по пыли в сторону импровизированной моста. Я вдруг осознала, как увлеклась наблюдением за этим процессом, и мой гнев вспыхнул снова. Я подняла ногу и сделала широкий шаг вперёд. Я почувствовала, как веточки моста неохотно оседают под моей подошвой, хрустя, как хрупкие живые кости. Я давила ногой вниз, пока не растёрла их постройку в мелкую пыль. Тогда я сказала: «Был звонок».
Мои интонации не оставляли места для возражений. После небольшой паузы трое мальчиков встали с земли. Но даже тогда они не взглянули на меня. Шатен посмотрел Рыжего и спросил:
–
– Нет, - ответил Рыжий.
– Сегодня пятый день. У нас больше не осталось времени.
– Но как же они тогда смогут…
– Это уже не наше дело.
– Рыжий ссутулился.
– Мы старались. Мы сделали оптимальный курз. Всё кончено.
– Но что они будут делать? – Блондин с усилием поднялся на ноги, опираясь в ослабевшие колени руками.
Рыжий пожал плечами.
- Она сделала это. Хоть пока и не понимает.
– Но мне нравится мой учитель, - запротестовал Блондин.
– И мне, - сказал Рыжий.
– Но мы не можем ничего с этим поделать. Никто не падает в одиночку, даже если мы думаем, что он этого заслуживает.
– Мне не нравится эта игра, - крикнул Блондин. – Она мне кажется отвратительной!
– Да кто ж играет!
– Лицо Рыжего скривилось.
– O Любящий Отец, кто играет?
Шатен и Блондин подхватили его под руки, помогли подняться, и повели его, словно слепого, к зданию школы. Я посмотрела вниз на устроенный мною беспорядок. Последний автомобиль балансировал на краю гибели. Все остальные вокруг корабля выглядели как маленькие птенцы, сбившиеся вокруг наседки в поисках тепла и защиты от наступающей ночи. Я торжествующе фыркнула, и, стряхнув салфеткой пыль с моих ботинок, пошла в школу.
***
Это было в пятницу. А в субботу волна беспокойства охватила Базу. Люди собирались небольшими группами в зданиях Военторга и Клуба, звучала обычная болтовня, но было немало обеспокоенных взглядов. В воскресенье стало заметно, что среди присутствующих нет многих занимавших ключевые посты сотрудников. Они разошлись не попрощавшись.
В 2:00 в понедельник утром меня разбудил сигнал тревоги. На этот раз все было иначе. Он ощущался совсем по-другому. Он даже звучал по-другому. Я, шатаясь, выбралась из постели, вслепую нащупывая свою одежду. Я несколько бесконечных минут боролась с непривычно, с изнанки, расположенными крючками, прежде чем я проснулась достаточно, чтобы включить свет. Я поднялась в моём дождевике (наша ЭВАК-форма) и подошла к шкафу за моим ЭВАК-рюкзаком, который, смеха ради, я упаковала сразу же как приехала, что мы и должны были сделать в соответствии с правилами. К тому времени, как наш коридор начал сотрясаться от громкого топота ног, в двери застучали кулаки, и послышались крики команд: «Началось! Наружу! Наружу! Всем штатским на выход!», - я был полностью одета и готова.
***
Мы были в двух днях пути от Базы, когда я начала кое-что понимать. До этого не происходило ничего необычного, за исключением смутного возникшего дежа-вю – когда мы, дрожащие в холодном предрассветном мраке, ожидали распределения по машинам.
– Теперь все, кроме учителей.
– Осталась только одна маленькая машина.
– Госпожа Льюис высунула бледное и озабоченное лицо из окна.
– Эта будет переполнена. Может быть, мы могли бы найти место для одного.
– Нет, - решительно сказал сопровождавший нас лейтенант. – Вам потребуется это место, особенно если ребенок вдруг решит, что ему пора появиться на свет.
Слезы навернулись на глаза миссис Льюис.
– Спасибо, - сказала она.
– Есть какие-нибудь новости?
– Только то, что первая перестрелка закончилась. Девяносто процентов жертв.
– O Любящий Отец!
– прошептала госпожа Льюис, стискивая руки. - Все сильные молодые люди…
Нам указали дорогу и дали сигнал к отправлению, теперь нашей единственной связью с военными остался неразговорчивый молодой лейтенант.