Последний шанс
Шрифт:
– Держи, – даю ему бокал в руки и сажусь на диван, поправляя кремовый шелковый халат под которым свободные брюки и топ в тон.
– Спасибо, – нюхает, пробует и ставит на столик.
– Амиран, прости меня, – шепчу, прячась за бокалом с вином.
– Мой Мир, – подползает ко мне на коленях, устраивает мощные руки по обе стороны от моих бедер, – ты такая глупышка, я слышал, что так ведут себя неопытные молодые девчонки, но не уверен был, что ты у меня такая.
– Амиран, – провожу по его волосам, взъерошив их, –
– Ох и специфический у вас вкус Мирослава Витальевна, – смеется, смотря на меня, – Хотел бы я увидеть себя таким, каким видишь меня ты, красавица. Но в зеркале я вижу лишь изуродованное шрамами чудовище, – тяжело вздохнул.
– Да ты издеваешься! – удивляюсь осматривая с жадностью его точеные черты лица, – Ты божественно красив, пойдем, – толкаю его, встаю, беру за большую руку и веду в наш гардероб, где давно стоит произведение от Петрова.
Парень бежит за нами, – Мы в этом доме никогда не останемся одни, – смеюсь.
– Это твоя любовь, – ругает.
– Амиран! – возмущаюсь.
– И моя любовь конечно, – соглашается.
Включаю свет, беру в руки холст, который мне по пояс и начинаю снимать бумагу.
– Я вижу тебя вот таким, – разворачиваю к нему его фотографию с Моро.
– Черт! – улыбается, зажимает рот рукой. Таким милым он не был со дня нашего венчания.
– Детка, это реально я? – указывает на фотографию.
– Ага, детка, – закусываю губу, – Надо бы повесить ее где-то здесь или поставить у стены.
– Мир, мой Мир, господи ты невероятна, – обходит и зажимает меня в объятиях, пока Моро внимательно рассматривает себя и тычется носом.
– Да парень, выглядим мы опасно, какая у нас мама, невероятная, – гладит меня по волосам и я таю, растворяюсь в нем, забывая про все свои доводы и догадки.
– Амиран, я хочу тебя, – шепчу, отводя глаза, ловя волну смущения словно молодая девчонка.
– Твои месячные? – шепчет, смотря прямо в глаза.
– Закончились пару недель назад, – трусь щекой о его ладонь.
– Ты была у врача? – осматривает меня, раскрывая полы халата.
– Да, все впорядке, – киваю, понимая к чему он клонит, но я не готова сейчас это обсуждать.
– Мирослава, я не остановлюсь, ты же понимаешь? Если ты хочешь поговорить о чем-то сейчас лучший момент, – покрывает мое лицо короткими поцелуями.
– Я просто попрошу тебя не сейчас Амиран, я не готова,совершенно, у нас есть множество других забот, неужели я не нужна тебе какая есть, – перехожу на шепот, – неужели для тебя так важно обрюхатить меня? – поднимаю глаза и сталкиваюсь с огорчением.
– Мир, сколько прошло? Десять лет? Я хочу этого, – гладит мой живот, – Не вру, очень хочу нашего ребенка.
– У нас есть Тимур, которого ты не видишь Амиран, зачем тебе наш ребенок? Чтобы также отсутствовать?
– Мирослава, девочка, я хочу нашего ребенка, хочу видеть как ты станешь мамой, – его губы дрожат.
– Амиран, – отворачиваюсь, закусывая губу. Горько признавать, что мы дошли до точки.
– Ты отказываешь мне? – в своей манере хватает меня за подбородок, заставляет посмотреть в глаза.
– Да, – шепчу, – я не хочу.
– Ты не хочешь ребенка от меня? – серьезен, земля под ногами исчезает, появляются гвозди и раскаленный песок для мучений.
– Я просто пока что не хочу ребенка, муж мой, ты здесь ни при чем, – заикаюсь, в горле пересохло, – Мне нужно восстановиться.
– Сколько можно, – шепчет, зажмуривает глаза и качает отрицательно головой словно не верит и измучен.
– Любимый, все не так просто, – пытаюсь объяснить.
– Жизнь, Мирослава Витальевна, вообще штука не простая, а вы вечно подкидываете в нее наломанных дров, – отпускает, пятится назад.
– Любимый – это не уменьшает моего желания, просто я боюсь, – иду к нему, протягивая руки.
– Мир, – выставляет ладони перед собой и смотрит на меня так, словно я предатель, что режет больней ножа.
– Амиран, ты не можешь, не веди себя как мальчишка, – одергиваю его за руку.
– Мальчишка?! – разворачивается, – Я бегаю за тобой все это время, как малолетка, терплю твои закидоны Мирослава! – идет на меня, толкает прямо к стене, – У меня своих забот полно девочка, а ты мне только мешаешь своими выходками, своей недосказанностью, я делаю все как ты хочешь, дорогая, только как ты пожелаешь… – рычит.
– Ам, не надо, – дрожу от страха, моя маленькая девочка внутри забилась в угол и зажала уши ладошками.
– Что не надо? Жить? Может ты уже наконец все отпустишь. Может хватит скорбеть? Может уже откроешься? Поговорим? Или сложно скинуть с себя груз вины? Проще в роли жертвы, да? Вить себя, жалеть! – со всей дури бьет по стене рядом с моей головой.
Вздрагиваю, обнимая себя руками, – Остановись.
– Я устал детка. Я прихожу домой и каждый раз вижу как ты сидишь с собакой и тихо плачешь, как ты плачешь в ваной, как дрожишь над Тимуром. Хватит! – снова бьет.
Пытаюсь отвернуться от него, но он быстро перехватывает лицо и заставляет смотреть на себя.
– Не смей отворачиваться, ни ты одна потеряла что-то, ни одна ты умирала, ни одна ты жалеешь, что так все вышло, понимаешь? Ни одна ты прогадала несколько лет назад, – он выплевывает слова так, словно перестал себя контролировать, проскальзывают непонятные мне изречения на другом языке, его трясет.
– Любимый, – шепчу, ощущая мокрые дорожки на щеках, понимая, что это точка невозврата.