Последний штрих
Шрифт:
– Джесси, ты самая лучшая подруга! – Сесил чмокнула меня в лоб. – Я люблю тебя, зайка. Очень-очень.
Она восторженно взвизгнула и убежала в дом.
– Надеюсь, он мне позвонит! – крикнула она, обернувшись.
– Я тоже надеюсь! – отозвалась я. Как видно, он ей позвонил.
Вскоре Зак и Сесил стали встречаться каждый день, и мы с Брин уже не удивлялись, заметив на полочке в ванной его дезодорант. В то же самое время Брин и приятель Зака Дэвид закрутили странный роман. Я не успевала следить за развитием их отношений. Брин то заявляла, что просто обожает Дэвида, то ей становилось с ним скучно, потом она снова
На последнем курсе Брин и Дэвид разобрались наконец в своих чувствах, и он сделал ей предложение. Теперь из нашей маленькой компании одна лишь я появлялась на соревнованиях по сноуборду, на днях рождения и на всевозможных тусовках под руку с разными парнями. Я утешала себя тем, что не это главное. Когда исчезал очередной парень, у меня оставались они обе.
– Мужчины приходят и уходят, – сказала я однажды Сесил, когда мы заболтались допоздна на кухне над остатками пиццы и теплой диетической шипучкой из корнеплодов. – А мои друзья всегда со мной.
Сесил двигалась на запад по бульвару Сансет, когда таксист не справился с управлением и выехал на встречную полосу. В полицейском докладе говорилось, что он спорил с пассажиркой на заднем сиденье, какой дорогой лучше добираться до деловой части города. Водитель погиб на месте, а пассажирка чудесным образом уцелела. Она сама выбралась из машины и вызвала по сотовому службу спасения. Скорость такси установили с помощью какого-то анализа трения. Зак, если не беседовал с нейрофизиологом Сесил, встречался с адвокатами, занимавшимися несчастными случаями, и составлял иски о возмещении ущерба.
День пятый. По дороге в больницу я вдруг почувствовала, что не могу дышать. На меня словно бы что-то давило. Мне казалось, что вот-вот зазвонит сотовый и Зак скажет, что Сесил умерла или что она больше никогда не будет ходить и говорить. Доктора, словно Кассандры в белых халатах, твердили, что могут пройти недели и даже месяцы, прежде чем проявятся все последствия травмы. Возможны хроническая усталость, амнезия, проблемы со зрительной памятью, изменение личности... Мы молча выслушивали этот жуткий перечень осложнений. Сесил по-прежнему не разговаривала. К ней все еще не пускали посетителей. У торгового автомата я разговорилась с женщиной по имени Стелла. Автомобиль ее мужа перевернуло на 101-м высокоскоростном шоссе. У него, как и у Сес было травматическое повреждение мозга, и с тех пор, как он пришел в сознание, он был сам на себя не похож: орал на жену, переворачивал подносы с едой, метался по коридорам и бился в припадках. Медсестры объясняли ей, что это всего лишь стадия выздоровления, которая при удачном стечении обстоятельств бесследно пройдет, но Стелла была вся измотана. Она-то думала, что муж, когда очнется, будет прежним.
– Крепитесь, что мне вам еще сказать. – Прежде чем уйти, Стелла положила мне на плечо дрожащую руку. – Кости срастаются быстрее, чем исцеляется мозг.
Я долго смотрела ей вслед. Когда ее бедра в синих джинсах, вильнув в последний раз, скрылись за углом, я вдруг бросилась в другую сторону. Промчалась по больничному коридору, пересекла вестибюль, спустилась по лестнице на автостоянку и, зажав рот рукой, кинулась прямиком к своей машине. Я залезла внутрь, захлопнула за собой дверь и разревелась во всю мочь, как ребенок.
– Какого черта! – завопила я, ни к кому конкретно не обращаясь, разве что к машинам, и сама не узнала своего голоса. Я захлебывалась слезами, из носа текли сопли. – Какого черта! – снова заорала я.
– ...черта! – эхом откликнулась автостоянка.
Я начала колотить рукой по баранке. Было больно. Мне стало легче.
– Какого черта? Какого черта? Какого черта?
Немного успокоившись, я завела машину и поехала домой. Я открыла дверь, легла в постель. Все это время у меня по щекам не переставая текли слезы. Я оплакивала Сесил. Оплакивала Зака, Брин и саму себя. Я плакала, потому что не знала, что ее ждет дальше. Я была лишена даже этого утешения.
На следующее утро я сидела с Брин и потягивала безалкогольное пиво. На коленях у меня лежат нечитаный журнал. Я как раз собиралась спросить Брин, стоит ли мне пить вторую банку пива «Ред булл», когда вдруг увидела своего брата Генри. Он торопливой походкой направлялся к нам по больничному коридору, развязывая на ходу галстук. За собой он катил чемодан: должно быть, прямо из аэропорта (он работал в Сакраменто при «Астродоуме»). Казалось, вот сейчас он разорвет на груди рубашку и откроет нашему взгляду огромную татуировку в виде буквы «С» – в честь города Сакраменто.
Генри обнял меня и притянул к себе.
– Вот дьявол! – сказал он и обхватил другой рукой Брин, которая уже собиралась уходить: ей нужно было на несколько часов заскочить в офис. (Я оставила на автоответчике Тарин сообщение, что не могу пока выйти на работу.) – Чертовщина какая-то. Дайте-ка я вас обеих обниму как следует.
Он трижды стиснул нас в своих медвежьих объятиях, после чего Брин чмокнула меня в щеку и попросила позвонить, если будут какие-то изменения. Генри потащил меня в кафе-закусочную с твердым намерением накормить по-человечески. Пиво «Ред булл» он с отвращением выкинул в корзину. Генри заказал омлет по-вегетариански, поджаренные хлебцы и фрукты, хоть я и заявила, что не смогу проглотить ни кусочка.
– Послушай, хватит... – Он знаком велел мне замолчать – Заткнись и ешь.
Мы сидели за столиком из фальшивого дуба в углу кафетерия, а наискосок, чуть поодаль, расположилась группа медработников.
– Просто уму непостижимо, – делилась одна сестра. – Любой скажет, что с такой раной в башке она должна была ослепнуть от своей же крови.
– А она ничего себе телка, – одобрил медбрат, и все за столиком покатились со смеху.
– Ну и? – спросил Генри, приступая к завтраку. Он пододвинул ко мне тарелку. – Как вы тут?
– Брин считает, что Зак слишком уж рьяно взялся за судебную тяжбу, – сказала я, положив в рот немного яичницы. Когда я проглотила первый кусочек, по моему желудку разлилось блаженное чувство, в котором мне было стыдно признаться. – Он все твердит: «Нет, мы не те люди, чтобы подавать иск на каждого... Но этого требует медицинская страховка...»
– Бедняга.
Генри покачал головой и отхлебнул молока. Наверное, это единственный голубой, который выпивает в день полгаллона молока. Не знаю, зачем он это делает – может, думает, что футбольный тренер пригласит его играть на чемпионате в первом составе.