Последний штурм
Шрифт:
— Учитель Фань — мой родственник, женат на дочери моего двоюродного дяди. Вернешься, передай ему от меня привет, скажи, что я рад бы его увидеть. Моя фамилия Хунг. Не забудешь?
— Обязательно передам, мы и живем-то почти рядом, — довольный таким оборотом разговора, сказал Лань. — А фамилию такую разве забудешь, королевская, помните, была такая династия во Вьетнаме.
— Да, фамилия-то королевская, только живу победнее, — рассмеялся мастер своей шутке. — Значит, не забудешь? Так и скажи: мастер Хунг из королевского рода шлет привет. Как там у него дела
Фам Лань понятия не имел, что могло случиться со старшим сыном человека, которого он никогда в глаза не видел. Он мучительно подыскивал ответ, снимая вязанку дров с багажника и чувствуя, что покрывается потом не только от тяжести вязанки. Хозяин мастерской, видя, что он занят, продолжал говорить:
— Молодые, они ведь какие? Все по-своему хотят делать. Заладил одно и то же, одно и то же: поеду в Сайгон, не останусь в деревне. А что, спрашивается, делать ему в Сайгоне? Пропадет, да и только. Отцу пока удается удерживать его, но надолго ли его хватит? Парень-то хороший, но хочет в Сайгоне выучиться на шофера. Попробуй такого отговори. И не понимает, что его там быстро заметут в армию. Спаси, небо, от такой беды.
— Да, уж там его быстро приберут к рукам, — проговорил Фам Лань, чтобы хоть как-то поддержать разговор.
— Вот и я так сказал ему: нечего, мол, лезть в огонь, походи по земле, пока можно. И тут можно устроиться куда-нибудь на работу.
— Разумный совет, разумный совет, — сказал Фам Лань, — не послушаться такого — только себе повредить.
Кажется, мастер был доволен поздним заказчиком: несмотря на крестьянскую одежду, рассуждает что тебе учитель. С таким приятно побеседовать. Он зажег яркую керогазовую лампу и стал внимательно осматривать велосипед со всех сторон.
— Ну что ж, — сказал он наконец, — часок-полтора посидим, побеседуем, и машина ваша опять послужит, хотя, честно сказать, не мешало бы обзавестись и новой.
— Давно пора, — поддержал его Лань, — да только денег-то сколько надо, а взять негде. Вы вот, уважаемый Хунг, мастерскую держите, а, извините, не вижу, чтобы могли похвастаться богатством. А что же говорить про нас?
— Богатые сейчас те, кто пристроился поближе к американцам, да ведь это тоже ненадежно: сегодня американцы здесь, а завтра их может и не быть. Вы-то в деревне, может, не видели, а мы своими глазами наблюдали и ушами слышали, как их из Фусани Вьетконг вышвырнул. Говорят, много миллионов денег они потеряли там. Теперь в Плейку укрепляются. Но и отсюда могут погнать.
— Что вы, мастер Хунг, у них такая сила, одной техники сколько! — возразил Фам Лань, чтобы подзадорить словоохотливого Хунга.
— Техники много, верно, только не в одной технике дело. Я сижу здесь, вроде никуда не хожу, но и то знаю, сколько они ее теряют. Года полтора назад в Плейку такое творилось, что даже тут страшно было. Все небо было красное, когда Вьетконг поджег их самолеты на базе. Вот вам и техника.
Фам Лань с удовольствием наблюдал, как Хунг проворно все делал, не переставая в то же время вести оживленный рассказ обо всем, что знал. Видно,
— Вы что же, один живете в этом доме? — спросил Лань.
— Нет, не один, с женой. Только она на несколько дней ушла к дочери, ребенок родился, помочь надо. А дочь живет в Плейку, зять там в какой-то американской конторе работает. Даже не знаю, в какой, но зарабатывает прилично.
— Он у вас военный, что ли?
— Нет, что-то со снабжением связано. Много интересного рассказывает, когда встречаемся. Опасная жизнь, говорит. Очень Вьетконг беспокоит.
— У них самолетов как птиц в лесу, что же они там смотрят, эти американцы?
— Э, любезный, партизаны хоть и пешком воюют, зато их каждый лесок укроет, каждая горка спрячет. Найди их, попробуй. Они же ночью воюют, а американцев ночью не заставишь далеко от базы отойти, того и гляди в засаду попадешь. Но зато днем они смелые на своих самолетах да танках. Бомбят и стреляют, аж дрожит земля, да толку-то что? Зять говорит, что каждая бомба таких денег стоит, что нам и не снились, а они их тысячами сбрасывают, землю переворачивают. Как, говорит, узнают что-нибудь подозрительное о какой-то деревне, сразу на нее самолеты посылают. Вот и бегут люди из деревень, кто в город, кто в лес.
— В город — понятно, там надежнее, а что в лесу делать? Ни жилья, ни пищи.
Хунг положил в тазик с водой починенную камеру, стал проверять, нет ли другой дырки, поэтому не сразу ответил. Вынул камеру, прощупал ее руками, а потом сказал:
— Вьетконг в лесу, туда и бегут, вот какое дело-то. Никакие приказы и угрозы не помогают.
Помолчал немного, потом перешел к другому:
— Сейчас мы вашего коня на ноги поставим. Скачите хоть до самого Сайгона.
— Что мне там делать, в Сайгоне? Мы люди деревенские, нам в земле копаться привычнее.
— Я тоже когда-то землей занимался, а потом сюда переехал, пять лет уже тут. Землю отобрали под американскую базу в Антуке. Правда, деньги заплатили, вот я купил тут домик и занялся велосипедами. Богатства не наживешь, но пока кое-как живем, не хуже других, а что дальше будет — одному небу известно. Пугают нас, правда. Придут, говорят, коммунисты, все отберут. А что у меня отбирать? Руки всегда при мне, а коммунисты тоже на велосипедах, думаю, ездят, им тоже надо будет чинить-латать свои колеса, а я тут как тут. Чего мне бояться?
— Вот и я так думаю. Нас в деревне тоже запугивают, а я, как и вы, считаю, что нам за себя нечего бояться, капиталов нет, дорогих вещей тоже. Пусть боится, кто за собой вину знает, кто богатство нажил нечестным трудом.
— Честным трудом богатство не наживешь, — согласился Хунг. — Ну, вот и готова ваша машина, привязывайте ваши дрова — и в дорогу. Только осторожнее, время позднее, не попадите в полицию. У нас, правда, строгостей меньше, чем в Плейку, но бывает, хватают без разбору.
Фам Лань расплатился с Хунгом, искренне поблагодарив его за помощь, и отправился по темной улице к месту встречи.