Последний сон разума

Липскеров Дмитрий Михайлович

Медный наконечник клюнул в правую часть тела, пробив легкое. Мыкин пустил ртом кровь.

— Ах ты сука! — превозмогая боль, проговорил Митрохин и вытащил из кармана «ТТ», выкранный у милиционера Синичкина. — За Родину! За Россию!

Он выстрелил, но пуля пошла куда-то в сторону, слишком далеко было до врага.

Пуская ртом кровавые пузыри, Мыкин тоже выудил из штанин трофейный пистолет, доставшийся от Васи Огрызова, тоже было попытался крикнуть: «За Родину, за Россию!», но лишь хрюкнул кровью.

Зато его выстрел был точным. Пуля попала Батыю

прямо в лоб над переносицей, проделывая в черепе аккуратную дырку.

Азиат удивился внезапной боли, проговорил: «Я — Батый! Я — воин!» — и повалился с коня на землю. Он еще несколько секунд жил и ни о чем не думал. Его последний сон был очень короток…

Как и было напророчено, война продлилась всего три минуты и о том так и не узнал бывший и.о. начальника военного госпиталя…

Погранзастава была поднята по тревоге.

Раненых эвакуировали в госпиталь, а вечером к ним в палату явилось все начальство заставы. Офицеры принесли цветы и много алкоголя. Также была зачитана грамота от Главкома, его благодарность за хорошую службу и устные заверения начальника заставы о присвоении друзьям боевых наград.

Друзья были тронуты и напились, как полагается.

Уже уходя, подполковник склонился к уху Мыкина и поинтересовался:

— Откуда у вас пистолет Васи Огрызова?..

А глубокой ночью в палату к раненым тихонечко вошла миловидная медсестра и сделала по какой-то инъекции в капельницу каждого. Друзья скончались самой приятной смертью — в предновогоднюю ночь, во сне.

Утром медсестра Огрызова сдала смену и ушла по своим делам. В кармане ее халата покоилась так и не расплавившаяся пряжка форменного ремня, принадлежавшая отцу и найденная ею в углу возле печи.

13. КРЫМ

Володя Синичкин был крайне удручен. Сегодня, 27 декабря, в отделении ему сообщили о неожиданной смерти лейтенанта Карапетяна. Оказалось, что ему пришили чужой язык, который был отвергнут организмом, случилась гангрена, и сослуживец скончался в муках.

Далее произошла вещь и вовсе выходящая за пределы сознания Володи. Его вызвал к себе начальник отделения майор Погосян и попросил покрепче закрыть дверь. Отгородившись от остального мира, командир сообщил подчиненному, что уже давно болен неизлечимой формой рака желудка и что ему скоро Туда.

Синичкин хотел было запротестовать, но Погосян раздраженно цыкнул.

— Не перебивать! — приказал он.

В общем, смысл разговора начальника с подчиненным состоял в том, что майор не прочь передать хозяйство в руки Синичкина, о чем и подал рапорт вышестоящему начальству.

Капитан возвращался домой затемно и думал о превратностях судьбы.

Вот как бывает, — размышлял Синичкин. — Сегодня умер Карапетян, через несколько дней умрет и Погосян… Тьфу, не дай Господи!..

Еще у милиционера болели ноги, и он подумал, что нужно смазать их мазью с живой клеткой…

А не умерла ли старуха, хранящая секрет той мази?..

Единственное, что согревало душу Володи, так это мысль о жене Анне Карловне, о надежном тыле, в который можно отступать бесконечно, не боясь быть обвиненным в трусости…

Неожиданно Синичкин увидел странную картину. Несколько молодых людей волокли девушку куда-то уж совсем в темень. Девушка сдавленно кричала, вероятно, прося помощи.

Эх ты, подумал капитан, придется задержаться и опоздать на ужин. Грустно вздохнув, он побежал на выручку…

Жечка Жечков передвигался по городу в служебной машине вместе с оператором Каргинсом и находился в омерзительном настроении. Час назад ему позвонили из головной конторы и сообщили, что он отзывается из России по причине полной профессиональной непригодности. Шеф настаивал на том, что репортаж о самой большой картошине не соответствует действительности и является фальсификацией, шитой белыми нитками. Что же касается поедания пельменей, то это тоже не может засчитаться рекордом, так как итальянцы сожрали за тот же период времени в пять раз больше равиолей, а это в сущности те же пельмени! В связи с этим работа Жечки Жечкова признана неэффективной, и все крайне сожалеют, что связались с ним!

— Билет в Болгарию купите за свой счет! — последнее, о чем информировали его официальные источники.

— Ах, подонки! — выругался Жечка.

— Да-да, — согласился латыш Каргинс и заулыбался.

— Ты-то что ржешь! — сорвался Жечков.

Он хотел было продолжить ругательную тираду, но тут что-то увидел за окнами несущегося автомобиля.

— Тормози! — крикнул он шоферу, и тот покорно нажал на тормоз.

В принципе Жечка увидел то же самое, что и капитан Синичкин, — несколько молодых людей практически насиловали на улице девушку.

— Снимай! — заорал представитель Книги. — Быстро!!!

Оператор Каргинс на этот раз был большим профессионалом, и через пять секунд камера уже работала…

— Эй, ребята! — прикрикнул Синичкин. — Вы чего там делаете?

Вместе с тем капитан разглядел, что с девушки уже стащили нижнее белье и кто-то уже тыркается в ее тело чем-то.

— А ну, стоять! — выказал он командный голос и стал нащупывать свой «ТТ».

— Милиция!

Только сейчас он вспомнил, что оружие похищено и он совершенно безоружен.

Девчонка пронзительно завизжала, и Володя вдруг признал в ней дочку Митрохина, который и похитил у него, бессознанного, оружие и был объявлен во всероссийский розыск.

— Ой, мамочки! — орала Елизавета. — Рвете мне все!!!

Этого российский милиционер выдержать не мог. Он бесстрашно бросился в гущу насилия, надеясь только на свои кулаки. Но такой был в нем запал правого дела, такая отчаянная храбрость охватила все его существо, что первым же ударом он лишил сознания самого главного, который был уже в Елизавете. Затем участковый завертелся мельницей, как когда-то учил инструктор по рукопашному бою МВД, и зашиб до сотрясения мозгов еще двоих. Остальные долго не раздумывали и разбежались по сторонам…