Последний свет
Шрифт:
Дверь с грохотом рухнула внутрь помещения, и я тут же рванулся внутрь, не тратя время на то, чтобы рассмотреть, что там творится внутри. Если я успею рассмотреть, что там внутри, то изнутри меня успеют рассмотреть тем более!
Вместо этого я заранее защитил тело световой броней, и не простым жестким коконом, а несколькими отдельными элементами, которые наслаивались друг на друга, как пластинчатый доспех. Даже маску покрыл тонким слоем Света, поскольку помнил, насколько хорошо некоторые мотыльки стреляют даже в тех условиях, когда попасть вроде бы не суждено!
Получившаяся броня не сковывала подвижность,
— Это мои! — на всякий случай велел я в микрофон. — Все на поиски!
В следующую секунду мотыльки добрались до меня и атаковали. Вернее, это они думали, что добрались до меня. На самом же деле это я подпустил их максимально близко, на такую дистанцию, на которой, как им казалось, мое оружие будет бесполезным.
Им казалось.
Я не стал раскручивать роупдарт, как делал это обычно, я лишь дернул рукой вверх, а потом вниз, заставляя нож устремиться к потолку, и, когда шелестящая цепь замерла перед лицом сияющей вертикалью, закрепил ее в таком положении.
В получившееся древко копья и врезалось мачете. Мотылек не знал, что цепь способна стать твердой и надеялся просто отодвинуть ее, и добраться до моего тела. Поэтому, когда клинок ударился о непроницаемую преграду, противник на секунду замешкался и даже не сразу отвел клинок назад…
Мне хватило этой секунды. Я перехватил цепь над клинком, усилием воли освободил ее, и, когда она опала — быстро опутал ею мачете, накинув петлю. Мотылек дернул оружие на себя, я в ответ поднял стопу и наступил на цепь.
Раздернутое в две разные стороны мачете вырвалось из рук мотылька — конечно же, моя нога оказалась сильнее! — на лету потеряло форму и сияние, и превратилось в обычный простой стальной нож-проводник, который зазвенел по полу.
Мотылек не растерялся, он резко отскочил назад, под прикрытие своего второго номера, с кольцом в руках, и снова схватился за винтовку.
Тот, что с кольцом, резким прыжком сократил дистанцию до меня, и атаковал размашистым режущим ударом. Я отклонился назад, разрывая дистанцию, и дернул рукой, пуская волну по цепи. Клинок, как живая и яростная кобра, взлетел с пола, метя в подбородок мотылька, и теперь уже он вынужден был отклониться назад, чтобы не наколоться на него, как жук — на булавку энтомолога.
Я лишь повел бровью, чего, конечно же, мотыльки под маской не могли видеть, и клинок изменил направление движения, четко проходя в центр кольца, которое мотылек держал в руке. А потом я подшагнул, перехватывая клинок в воздухе свободной рукой, и крутнулся на месте, наматывая оба конца цепи на пояс!
Мотылька потащило ко мне, но пальцы его не выдержали, разжались, и вырванное из них кольцо зазвенело по коридору следом за первым проводником.
По броне снова ударили пули, высекая из нее яркие вспышки — это
А потом заставил цепь сложиться в несколько раз и затвердеть, превращаясь в некое подобие дубинки. И этой дубинкой я от души врезал по шлему противника. Раздался громкий треск, и шлем промялся под ударом, а противник, как подкошенный, рухнул.
Я обернулся ко второму, замахнулся и на него тоже, но он внезапно вскинул вверх сложенные ладонь к ладони выпрямленные руки, и не достигший цели удар скользнул по одной из них, как по пологому скату. Я дернул оружие обратно к себе, но мотылек уже опустил руки, зажимая мое запястье между локтем и боком, и занес вторую руку для удара.
Я спокойно принял удар в маску — он же не знал, что бьет все равно что в бетонный монолит. Пока мотылек, охнув, тряс отбитыми пальцами, я освободил цепь и слегка шевельнул рукой, заставляя ее взлететь в воздух и перехлестнуть через плечо противника. Перехватил нож другой рукой, заключая мотылька в кольцо из цепи, шагнул вбок и потянул, подсекая ему опорную ногу.
Мотылек растянулся на полу в полу-шпагате, и я, уже не миндальничая, всадил ему колено в лицо, закрытое маской. Колено, конечно же, было защищено световой броней, и маска ей помешать не смогла — смялась и треснула, как детская игрушка под колесами самосвала. Мотылек еще раз дернулся, а потом завалился на бок и отрубился.
Я огляделся. Вокруг никого больше не было. Ни светлячков, ни мотыльков. В небольшом по площади круглом помещении, всего убранства в котором был лишь круглый стол с несколькими компьютерами и стопками исписанной бумаги, был лишь я один.
Зато вот вверх это помещение уходило очень даже высоко. Я словно оказался на дне башни, несколько ярусов которой представляли собой балконы, нависающие друг над другом. И дно при этом располагалось не в центре окружности башни, а смещенное к ее границе и касающееся ее. Судя по всему, это какое-то помещение вроде концентрационного блока, в котором собирают в группы разных людей с разных ярусов, прежде чем вывести их в ноктус. Как раз и компьютеры и бумага нужны для того же самого — чтобы вести учет.
На противоположном от меня конце помещения была видна лестница, которая вела на верхние ярусы, и я быстро обежал их взглядом.
— Это Лайт, доложить. — велел я в микрофон. — Кто на каком ярусе, как обстановка?
— Лиз, второй этаж, сопротивления нет!
— Фи, третий, сопротивление минимальное.
— Вал, четвертый, тут жарко!
— Понял, Вал, иду! — бросил я и побежал к лестнице.
Четвертый ярус был самым верхним, а значит именно на нем располагался пункт охраны и логично, что именно там должно быть максимальное количество охраны. Кроме того, сейчас наступала как раз самая сложная часть операции — когда отвлеченные на беспорядки у стены охранники должны были получить информацию о том, что на территории центра изоляции посторонние, и надо срочно возвращаться. Так что надо торопиться, если мы не хотим увязнуть в бою со всеми местными мотыльками разом.