Последний тигр. Обитель Святого Ястина
Шрифт:
— Меня? — выдохнул, наконец, бездарь. — Меня?
Обида вперемешку со злостью выступила красными пятнами на шее.
— Ах вот как, значит, я им тут копаю, понимаешь ли, я им… а они мне вон то как отплатили, тьма нечистая их проглоти! Видит Создатель, я пытался быть благодарным, но это… Есть у меня для вас одна история, милсдарь грамард, интересная, готовы послушать?
Камыш умел врать, умел выкручиваться, поддакивать, он умел всё, что требуется тому, у кого в этой жизни ничего нет, кроме собственной шкуры. Оттого гордости он не знал, унижение воспринимал как данность, а жалости к ближнему в нём было на донышке, так, шестерни подмазать. Знал Камыш когда болтать, а когда язык за зубами держать, а еще когда правду говорить. Глянул на грамарда и решил не врать, кто его знает этого, отмеченного Создателем, опасно может быть, потому историю он рассказал ему правдивую, в меру нелепую, чтоб милсдарь грамард поулыбался с дурачка, и на лжи не поймав, ушёл восвояси. К удивлению же Камыша
Подмастерья кузнеца шептались, что чужака на тракте взяли, мальчишки зазывалы говорили что на болоте, Радвин же, что сказками городскими торгует, сказал что взяли на горячем, на старом алтаре, где он нечисть призывал, свечи жёг, да травы. Там его, мол, монахи за руку поймали, да святой звездой отогнали, а уж потом эти, прознав, явились, да и засунули нечистого головой в мешок.
Какие такие эти? Ну те, которые всегда приходят, ежели ты налог забыл заплатить или доходы от церкви скрываешь или новую пару обуви взял да и приобрёл за сверкающую монету, а не как все, за долговую расписку. Кроме монахов, да торговцев ниварских, живут здесь люди по правилам живого обмена, на доверии так сказать, потому и чужаков не жалуют. Обычно пару тумаков хватает, чтоб мил человек расписку то написал, да отработать её обязался, но в этот раз всё вышло уж совсем скверно. То ли ума лишённый им попался, а может и правда какой бес в него вселился, но говорил чужак чудь странную, про оборотней, про девчонку неведомую и что она его сына в пса превратила. Эти растерялись и потащили чужака к трактирщику, он у них вроде как всему голова, а тот мельника позвал. Слушали они речи этого безумца и всё белее лицами становились, посовещались и вызвали святошу Радона, тот головой покачал и давай звезду чертить на полу, прямо в трактире, а потом чёрное масло нести приказал. Слышал Камыш о том, как инквизиция с еретиками расправлялась, брат Юдин часто стращал народ проповедями о грехах и кострах, но увидев своими глазами, еле кишки внутри удержал. Распяли чужака на звезде, маслом облили, да взялись обряд очищения проводить. Чужак орал так, что стены тряслись, а когда дух то свой нечистый испустил, его вместе с досками в чащу отнесли, да там и бросили. Мельник предлагал сжечь, но Радон запретил, жара тогда стояла, лес сухой был, от костра всё могло выгореть. Кинул Камышу монету, сказал закопать, ну он и закопал, кто ж со святошей спорит, а на следующий день, когда на кладбище то при свете дня вернулся, нашёл яму пустую вместо могилы, а через пару дней там же и девчонку с собакой повстречал, тогда-то он сразу безумные речи чужака и припомнил, припомнил и уверовал, потому и денежку девчонке дал, лучше уж медным расплатиться, чем в собаку обратиться. Камыш делал всё, что требуется тому, у кого в этой жизни ничего нет, кроме собственной шкуры, потому без промедления и пошёл к святоше, а тот ему за эту информации еще медяк выдал, но приказал молчать, слухи не распускать, людей не тревожить. А он, мол, силою цвета своего, белого, не допустит чтоб по городу ересь гуляла.
Камыш никак не мог умолкнуть, всё говорил и говорил. Орис слушал, сначала пока наёмнику рану обрабатывал подручными средствами, хвостом да крапивой, потом пока шли до трактира, того самого, где по рассказу Камыша, чужака на звезде распяли. Собака за ними в город не пошла, кладбище не без причины казалось ей местом более безопасным. Дверь в трактир Орис выбил ногой, чтобы наверняка сообщить о своём присутствии. От злости ему хотелось перевернуть тут всё вверх дном, но он сдержался. Камыша отправил за лекарем или сыном его, кто первым под руку подвернется, наёмника усадил на ближайшую скамью, сам в колокольчик позвонил для верности, выдохнул и прислонился к высокой барной стойке. В голове гудело от мыслей и догадок, но дар его снова отказал, не помня севера, металась стрелка внутреннего компаса, а мысли скакали как блохи на собаке.
Странный городок этот — Бургань, будто топи какие, не зря все вокруг что ни болото, то гора, не утонешь, так свалишься. Люди то тут скорее всего частенько пропадают и не спроста. Бумажку долговую подпишешь, так и исчезнешь, а если что, всегда есть глубокая могилка, на камушке имя напишут, свечку поставят, на случай если искать кто надумает. Но королевского то сыщика просто так не спрячешь, ноги из кустов все равно торчать будут, а следом за ним другие приедут, так как же случилось, что милсдарь сыщик взял и пропал здесь?
Дверь в кухню отворилась, Орис увидел бледное лицо кухарки, краем глаза заметил, как наёмник хватается за шею и валится на пол. Не успел он ещё пола коснуться, как грамард прыгнул. Попытался укрыться за стойкой, но не успел. Боль пронзила шею, горло налилось каменной тяжестью, руки онемели и на пол он упал уже мешком. Дротик торчал за правым ухом. Орис потянулся выдернуть, но не смог, руки не слушались. О Речи и думать не стоило, он даже дышал с трудом. Орис услышал голос, будто издалека, и сразу понял, кому тот принадлежит.
— И чего вы с ним так долго возились, не пойму, самоучка же, никто его искать не будет.
— Милсдарь магик, так ведь это… белоплащник же с ним! Этих трогать нельзя, никак нельзя! — голос трактирщика лебезил. — Такое ж мы себе позволить и раньше не могли, а уж теперича, когда на всех трактах патрули из Решани, опасно-опасно.
— Белоплащник то и сам будет рад от грамотея избавиться, — ответил голос. — Ваш достопочтенный брат отправит его завтра утром с поручением к самому епископу, белый поскачет и даже не оглянется, а если оглянется, то мы позаботимся о том, что он увидит. А теперь тащите этих двоих вниз, и болтливого конюха найдите, да поживее.
Орис моргнул и увидел склонившееся над ним лицо. Черные змеи со лба милсдаря магика ворвалились в сознание грамарда и утащили его в непроглядную тьму веков, на тот самый берег, где стояла живая цепь из людей, взявшихся за руки. Орис знал, что обречён там погибнуть страшной смертью, а после погибать еще бесконечное множество раз. Он помнил как это — умирать. Но смерть его была достойной. Тело падало в воды Чандры, великой реки. Ей одной было позволено забирать тела и уносить на ту сторону, через Земные пороги, к чистилищу, туда, где стояли весы и ждал Огненный Дракон. Тот, кто забирает себе плоть и кровь, возвращая её в бесконечный круговорот. Орис помнил и продолжал падать, а змеи всё сильнее сжимали его в своих черных кольцах. Лишь когда Орис понял, что падение будет вечным, то закричал от ужаса.
Глава 7
Пить Кастор не собирался, он и пиво то не любил, но когда брат Истрик поставил перед ним кружку, отказать сур не сумел, промямлил что-то невразумительное и сделал глоток. Огромный пивной живот черного брата свидетельствовал о любви к обмыванию всего и вся, а широкая, дружелюбная улыбка об открытости и любви к ближнему. Сур еще раз оглядел погреб, куда привёл его Истрик и решил, что ближним был скорее бочонок, потому как людей больше двух тут и не поместится. Истрик по бумагам был кладовщиком, хранителем материальных ценностей, а на деле прорехой в монастырском кармане, но никто этого будто не замечал.
Почему его передали именно на его попечение Кастор понял не сразу, а только после третьей кружки, когда уже сидеть ровно не мог. Голову так и тянуло вниз, а язык же, будто сам собой вываливался изо рта и вываливал на брата Истрика накопившиеся жалобы. Как же тяжко ему приходилось в пути, какой же неблагодарный ему попался спутник, как он скучает по столице и что вся эта кочевая жизнь явно не для него. Истрик оказался на удивление внимательным слушателем, он всё ближе наклонялся к Кастору, понимающе хлопал его по плечу и сочувственно вздыхал, потом рыгал и подливал еще пива. К четвертой кружке вкус пива уже казался Кастору привлекательным, к пятой он забыл о чем его попросил грамард, а помнил лишь, что затемно нельзя возвращаться и что-то о полночном бдении. Кастор попытался высказать эту мысль Истрику, но тот вдруг рассмеялся. Смех его, густой, басовитый, немного отрезвил сура и тот снова огляделся. Вот уже несколько часов он находился на территории монастыря, но кроме этого погреба ничего так и не увидел.
Аббат, о встречи с которым он просил, так его и не вызвал, что вдруг показалось Кастору подозрительным, но всего на мгновение, пока он снова не сделал глоток из кружки.
Истрик тем временем рассказывал ему про бесконечный ремонт стен монастыря, реставрацию древних Ликов, про добычу камня и сложности его доставки и обработки, и что жизнь здесь не сахар и не соль. Без воды то в озере, какая уж тут соль? Никто в своем уме по земле то ничего не повезёт через эти леса, а про местные непролазные болота и говорить нечего. Остаётся одна надежда — Решань, теперь только поставки сверху их и спасут, а иначе половина жителей Бургани зиму не переживёт. Ну может еще первую и одолеют, но вот вторую точно нет, потому те, кто хоть что-то соображает уже собрались и уехали. Другие уедут, когда поймут что аббат и не собирается просить помощи у молодой герцогини, дай Создатель ей здоровья и долгой жизни, а даже наоборот, собирается отстаивать свои права наследования. Спит и видит, как бы отобрать у нее землю принадлежащую Капетам по праву крови.