Последний тигр
Шрифт:
– Благодарю, дарь Ёльдер, можете проезжать.
– Могу ли я поинтересоваться, чем вызван переполох?
Лицо герна, скрытое под маской благожелательной скуки, дрогнуло. Проступили очертания тревоги, но быстро пропали. Прощаясь, страж приложил ладонь к сердцу и герны поскакали дальше.
– Опять война? – спросил дед.
Орис пожал плечами и долго смотрел вслед всадникам. Красные метки значили многое, в том числе и войну. Что-то нехорошее зашевелилось внутри, потревожило тонкие нити предчувствия, зазвенели над ухом колокольчики. Орис опасливо оглядел стройный
– Нет, дед, не война, – произнес он задумчиво. – Зато, думаю и мне здесь работёнка найдётся, пока ты на свои святые мощи любуешься.
– Прикусил бы ты свой ядовитый язык, юноша. Гробница Святого Ёльма место паломничества для благочестивого люда со всех концов земель Ахорнских. А свои мощи, я пока с трудом, но таскаю, а любуешься ими ты!
Город разместился на пригорке, меж Верёзовыми горами и самой северной оконечностью Изумрудных лесов. Изначально это была тихая обитель на окраине обжитых земель, подальше от всевидящего ока столицы. Сначала выстроили церковь деревянную, потом белокаменный монастырь, перекинули мост через реку. Так, шаг за шагом поселение разрослось и понадобились крепостные стены.
Епископ Сешальский привёз в дьярский монастырь, известный в столице, как Верезовка, мощи Святого Ёльма, укрывая их от войны, что тогда бушевала на юге Ахорна, с тех пор город и зовётся Сешалем, а монастырь именуют – обитель Святого Ёльма.
Как не старался Орис, но вспомнить хоть что-нибудь про самого Святого, так и не смог.
Издали городские стены растекались алой лентой по холмам, реяли флаги, да возвышался надо городом купол главного, кафедрального собора. Чем ближе они подъезжали, тем сильнее одолевало Ориса разочарование. Красочным историям, которыми развлекал его дед в детстве, реальный Сешаль сильно уступал.
Красная, кирпичная стена местами порушилась, проржавели ворота, которые с последней войны и вовсе не закрывались, а подъёмный мост вряд ли теперь уже поднимут снова. Заросший мхом, тиной и болотным плющом, он частично просел и касался воды, отчего та приобрела бурый оттенок. На въезде их ждала неожиданная очередь из паломников, купцов, деревенских жителей и даже босоногих нищих, всех досматривали.
Городские ворота проезжали долго, когда подошла их очередь, Орис уже весь взмок от палящего солнца и нетерпения, и мечтал только об одном —холодной ванне.
– Грамард? – переспросил писарь, раскрывая въездную книгу. Молодой парень в белой хламиде адепта, с монастырским гербом на рукаве. – Ты ученый или как все, самоучка?
Будь писарь девицей, сомлел бы в раз от сладкой, как кленовый сироп, улыбки и сражён наповал взглядом теплых, как каштаны на солнцепёке, карих глаз. Грамард умел притворяться.
– Не ученый я, зато наученный. Вы по делу интересуетесь или праздное любопытство замучило? – смеясь, спросил Орис, но грамоту все же достал. Писарь глянул и поджал губы.
– Языкастый какой, – пробормотал священнослужитель на эсалле. Вручил Орису въездную виру и тут же отвернулся.
– Спасибо, – сказал грамард на языке суров. – Нужен буду, обращайтесь.
Писарь головы не повернул, но покраснел до корней волос.
Орис взял лошадей под уздцы, и они с дедом двинулись по главной улице в сторону Площади Храмовников, откуда доносился звон поющего обедню, колокола.
Сур, царапающий пером у главных ворот вместо писаря, это неспроста. Гостей ждут? Уж не из Столицы ли кого ветром занести должно? Или беглецов ищут? Мысль засела занозой, так и сяк крутил ее Орис в голове, подбирал догадки, но так ни на чем и не остановился.
– Не проходите мимо! Лучший сешальский лен и хлопок, тэвейский шёлк и бархат.
– Подковать лошадь? Починить кольчугу? Кузнечных дел мастер приветствует вас…
– Лесопильня! Срубы, доски, дрова!
– Дом терпимости сьярии Рошель!
Зазывалы и мальчишки-глашатая перекрикивали друг друга. Торговая улица была переполнена, мощеная дорога, кое-где залатанная серым, жидким камнем, уводила все глубже в дебри суетливого города. Улочки становились все уже, торговцы настойчивее, а Орис раздражительнее. Им стоило свернуть на менее людный проулок и поискать гостиницу, но грамарда не покидало навязчивое желание побывать на площади Храмовников. Поймав очередного горластого зазывалу за ворот куртки, Орис спросил:
– Где в вашем городе, благородным господарям, можно остановиться на ночлег?
Мальчишка смерил благородных наглым оценивающим взглядом и задумался.
Да, стоило признать, дед с внуком совсем не выглядели платежеспособными. Седой, сгорбленный старик, в поношенном одеянии, перевязанном верёвкой, напоминал дьяра – отшельника. Орис же, хоть и носил теперь титул благородного даря, с виду походил скорее на обнищавшего наёмника: истертые в дальних дорогах кожаные штаны в заплатках, белая рубаха, да куртка из синего сукна. Богаче во всех отношениях смотрелись лошади, на которых Орис денег никогда не жалел.
– «Виноградная лоза» – неплохой постоялый двор, – с сомнением в голосе сказал мальчик. Орис покачал головой и сверкнул перед носом зазывалы серебряным кленом. Монета ловко пробежала по костяшкам пальцев и исчезла в кармане.
– Проводить сможешь?
– Конечно! – глаза мальчишки загорелись. – Все что пожелают милостивые дари! Проводим, устроим, словечко замолвим!
– Значит, договорились? – улыбнулся Орис и всучил поводья. – Лошадей в конюшню. Накормить, напоить, почистить. Приду, рассчитаюсь.
Взгляд прохиндея потух, на скулах заходили желваки. Мальчишка готов был уже дать дёру, как вмешался дед:
– Нечего деньгами разбрасываться, – сказал Серат, прищурился и, хитро глядя на зазывалу, достал из кармана медный клён. На раскрытой ладони дед протянул его мальчишке, но как только тот потянулся за ним, дед сжал кулак, а когда разжал, монеты не оказалось.
– Поищи-ка в подоле, вдруг найдёшь, – засмеялся Серат.
Орис скорчил деду кислую мину и, заложив руки за спину, покачался с носка на пятку, изображая нетерпение.