Последний торпедоносец
Шрифт:
— Коль, — вдруг спросил Игорь, глядя на грека, — почему ты так ненавидишь мусульман?
Светлые глаза Николая потемнели. Он обнял колени руками и криво усмехнулся:
— У вас, русские, короткая память на зло. Эти подонки рода человеческого пятьсот лет насиловали мою первую родину. Они хотели загнать в гаремы и зинданы весь свет. И сейчас хотят, пусть и научились носить костюмы, и бороды стали брить — у них вся душа в бороде, в вонючей, вшивой бороде. Я бы сжёг всех мусульман в их мечетях. Вон, Генчо и Званко думают почти так же. Они тоже знают, каково это — жить под властью мусульман, у них это в крови. Поэтому даже если русские сдадутся, мы будем драться одни. Хеленикон хеллефтирон.
— Что это такое? — спросил Игорь.
— Эллины
— Мы не сдадимся, — ответил Денис. Игорь перевёл взгляд на сонно глядящего Из-под своего пушистого «каре» Лешку. Юный немец чуть заметно улыбался.
— Ну а у тебя что? — поинтересовался Игорь.
— У меня другие счёты, — ответил Лешка. Поколебался и, протянув руку к своим джинсам, достал из них затянутую в целлофан вырезку из газеты. — Вот. Всегда ношу с собой. Уже два года, с тех пор, как Дмитрий Палыч застрелился. Это он мне дал. Он был…
— Мне Наташка рассказывала, — вспомнил Игорь, беря вырезку.
Несмотря на то, что самым страшным преступлением Второй Мировой войны считается варварская американская атомная бомбардировка японских городов Хиросимы и Нагасаки, унесшая почти 200 тысяч жизней мирных граждан, на самом деле чудовищнейшим военным преступлением следует считать уничтожение американской авиацией под командованием генерала Ле Мэя германского города Дрезден в феврале 1945 года. Прекрасный город, культурный и исторический центр Германии, в котором не было ни одного военного объекта, но было 14 крупнейших военных госпиталей, превратился в пылающие руины за одну ночь. Позднее исследователи на Западе «признали» 47 тысяч погибших мирных граждан. Реальные цифры жертв лежат в рамках 300370 тысяч человек, из которых почти 100 тысяч были детьми, не достигшими 16 лет. Подсчёт погибших продолжается до сих пор: каждый год во время строительства вскрывают бомбоубежища с останками сотен испепелённых заживо, задохнувшихся и даже РАСПЛАВИВШИХСЯ (!!!) женщин, стариков, детей и раненых. Всего же во время бомбардировок Германии американо-английской авиацией в 19431945 годах погибло по разным подсчётам от 500 тысяч до 1, 5 миллиона гражданских немцев.
Не менее варварским было со стороны наших «союзников» и обращение с пленными. В СССР из примерно 4 миллионов пленных погибло около полумиллиона и в большинстве случаев причиной смерти стали травмы на производстве или болезни (напомню, СССР после войны представлял собой фактически разорённую и голодающую страну, зачастую просто не способную позаботиться достаточно и о своих гражданах!) Иначе говоря, 7/8 пленных так или иначе вернулись домой живыми и здоровыми уже к началу 50-х годов, хотя про русский плен распускались самые ужасные и отвратительные слухи. Конечно же, он был не райским местом. Но! «Союзниками» были взяты в плен около 3 миллионов немецких солдат. До сих пор историки разных стран не могут раскопать тему: куда пропал миллион (! — третья часть!) пленных, содержавшихся в американских и французских лагерях. По некоторым отрывочным сведениям большая их часть была просто расстреляна и целенаправленно уморена голодом и жаждой — пасовавшие на фронте перед вооружённым врагом «союзники» вымещали свою трусость на тех, кто не мог уже сопротивляться. Даже англичане — на общем «союзническом» фоне выглядевшие почти образцами рыцарственного отношения к пленным! — оказались замараны. Датский учёный Хелге Хагерманн недавно сумел найти свидетельства того, что английские оккупанты по просьбе датского правительства передали датчанам несколько тысяч немецких мальчишек 1617 лет, служивших в «гитлерюгенде». Руководствуясь циничным принципом "сами ставили — пусть сами и снимают!", датчане (всю войну трусливо «прогибавшиеся» под немцев) заставили подростков, не обученных сапёрному делу и вооружённых только металлическими прутами, снимать мины, поставленные немцами на побережье Дании. Тех, кто отказался наотрез, не желая служить захватчикам, вывозили в дюны и расстреливали (их оказалось — к чести немецкого народа! — примерно 20- от общего числа, хотя уже было ясно, что война окончена и Германия её проиграла; очевидно, для этих ребят собственная жизнь без Родины не имела цены). Для согласившихся была установлена норма: каждые пять минут работы — снятая мина. В результате на побережье до сих пор сохранились полторы сотни индивидуальных могил тех, кого удосужились захоронить. Судя по всему, тех, кого хоронили в общих могилах, скрывая гибель, было на порядок больше. И это только ещё один яркий эпизод мстительного палачества наших «союзников» в ту войну.
Игорь вернул Лешке вырезку. Тот аккуратно сложил её и, убрав, растянулся на камне с таким видом, словно ничего не произошло.
— Когда мы потопили либерийский транспорт — второй наш корабль, — вдруг сказал Сенька спокойно, — Лешка расстрелял из носовой установки обе шлюпки с командой. На этом транспорте везли гуманитарную помощь от мусульман Штатов — боеприпасы, литературу, оргтехнику для бандитов.
— Расстрелял шлюпки? — Игорь опять приподнялся. Лешка пожал загорелыми плечами:
— Я немец, а мы народ жестокий… хотя мой прадед пал, защищая Москву. Зимой сорок первого, в казачьем полку. Есаул Эбертунг. Русские ничего не имели против того, чтобы мы оставались немцами, даже живя в СССР. А эти — они всех стригут под одну бандану. Мы ездили в Германию, к родственникам. Турки на улицах, кое-где даже немецкого языка не услышишь… А в барах по вечерам — янки буянят, как будто им всё оккупация…
Игорь медленно встал. Никто из мальчишек уже не спал — все смотрели на него снизу вверх, лежа.
— Господи боже, — сказал Игорь, — я тут всего четвёртые сутки — и уже такой умный, что самому противно… Как я в это влип?
Мальчишки дружно засмеялись — но негромко и необидно. Николай сказал:
— А ещё русские свастику называли солнцеворотом.
Генчо сел и потянулся:
— Искупаемся?
— Вниз лезть неохота, — сказал Сашко. — Давайте ещё позагораем и пошли. Мне лично отец уже всыплет. Я обещал к двенадцати железно придти, ничего не распродано.
— Благородный пират, выпоротый отцом, — задумчиво сказал Игорь, глядя в море.
Это. Как это. Нунцис.
— Нонсенс, — поправил Лешка. — Давно что-то в футбол не играли. Сбацаем вечером? Денис?
— Почему нет, приводи своих на пляж, — Денис перевернулся на спину. — Прошлый раз какой счёт был?
— Семнадцать восемь, — с непонятным Игорю злорадством заметил Званко. Все, кроме Лешки, захихикали. Лешка кинул в Званко галькой и попал в спину.
— Убил, — грустно сказал Званко, роняя голову щекой на руки.
— Да, забыл, — Николай хлопнул себя по лбу. — Отец даёт баркас, пойдём за рыбой? Дней через пару.
Это известие вызвало оживление. Сенька спросил:
— Игорь, ты рыбу с баркаса ловил?
— Посреди Москвы-реки, — кивнул Игорь. — У стен кремлёвских. Конечно, не ловил!
— Бездна новых ощущений, — заметил Борька. — Кстати, надо бы архив «Шторма» разобрать, раз уж он нашёлся.
— Там карты есть, — вспомнил Игорь. — С обозначениями какими-то. Много. Заходите, разберём, какие проблемы-то?
— Тебе ещё с рабочим местом надо познакомиться и вообще, — сказал Денис. — Я завтра с утречка заскочу и пойдём, ты не против?
— Наташка будет против, — вздохнул Игорь. — Что я ей скажу: что у нас с тобой большая любовь? Она не поверит.
— Между прочим, ты не слышал, как она тебя расписывает, — заметил Сенька. — За столом. "А Игорь… а вот наш сосед… а вот внук бабы Нади… а вот приезжий москвич… " Жди, родители тебя на обед пригласят.
— О, ноу, — пробормотал Игорь.
— О, йес. Гордись, — сказал Званко. — До тебя она на всех плевала.
— Иногда — в прямом смысле слова, — добавил Борька. — Мне в прошлом году точно в глаз плюнула.