Шрифт:
Последний трамвай
"Через нашу квартиру ходил трамвай. Он появлялся в детской, затем шел через гостиную и кухню и оттуда попадал в прихожую. В прихожей была остановка "По требованию", но трамвай всегда проходил мимо нее даже не притормозив. Затем трамвай внезапно исчезал между вешалкой и полкой для обуви. Иногда я просыпалась, когда трамвай шел мимо моей кровати и с интересом разглядывала пассажиров. А они разглядывали меня и приветственно махали руками. Потом я чистила зубы, делала гимнастику, и мама звала меня завтракать.
Но однажды произошло невероятное. Трамвай внезапно остановился в прихожей и с него сошла старая дама. Она была в пышной юбке и шляпе с широкими полями. В руке дама держала зонтик от солнца. Дама прошла на кухню и присела на табурет.
– Мама, – сказала моя мама и заплакала.
Это была моя бабушка. Она попросила чаю и долго с интересом разглядывала меня.
– Вся в деда Степана, – сказал бабушка, а потом добавила, – Завтра будет война.
– И что же нам делать, – спросила мама, вытирая руки о фартук.
– Уезжать, – твердо сказала бабушка, поджав тонкие губы. – Немедленно уезжать.
– Но как, – спросила мама.
– На трамвае, – ответила бабушка и исчезла. А мама пошла собирать вещи. И потом мы пошли с ней на остановку в прихожую. И долго-долго ждали трамвая. А когда он подошел, то мама помахала ему рукой и трамвай остановился. Мы зашли в него. Пассажиров было немного, и они все спали. Или делали вид, что спят.
– Вам докуда, гражданка, – спросила маму кондуктор.
– До конечной, – ответила мам и протянула кондуктору деньги. – Два билета, пожалуйста. Один взрослый и один детский.
Кондуктор оторвала билеты и сказала:
– Вам повезло. Это последний трамвай.
Вагоновожатая в это время вышла из трамвая в прихожую и перевела маленьким ломиком стрелку. И мы поехали совсем в другом направлении. А сзади шли фашистские танки и стреляли по нам. И летели их самолеты и тоже стреляли по нам. А мама прижимала меня к себе и шептала:
– Все будет хорошо, все будет хорошо.
А потом наш трамвай взлетел и превратился в самолет. А потом он сел на воду и стал кораблем. А потом мы оказались в маленьком городке, в котором все ходили в тюбетейках и говорили про нас, что мы из Ленинграда и угощали лепешками и еще чем-то вкусным похожим на изюм.
С тех пор прошло много лет. Я давно выросла, и сама стала мамой и бабушкой. И до сих пор люблю ездить на самом последнем трамвае, который идет в депо. И мне все время кажется, что рядом со мной сидят мои мама и бабушка. И я им говорю:
"Все будет хорошо, все будет хорошо"…
Елена Сергеевна
– Так, дети, подводим итоги по сочинению "Кем бы я был на той войне". В целом, все справились. Вадик Жуков написал, что хотел бы быть среди 28 панфиловцев и остановить немцев под Москвой. Света Павлова готова повторить подвиг Зои Космодемьянской и поджечь немецкий штаб. Витя Королев мог бы воевать как наш ас Покрышкин и сбивать немецкие самолеты.
– И получить за это трижды героя, – выкрикнул с задней парты мальчик с прической под панка.
– Об этом писать не надо., – строго сказала учительница. – Надо быть скромнее. Хватит с тебя и медали "За отвагу".
Класс захихикал.
– Тише, тише, дети. Алик Кошкин восхищен подвигом Александра Матросова и тоже мог бы лечь на амбразуру вражеского дота. А вот Оля Кривницкая… Вроде бы хорошее сочинение. Оля хотела бы быть медсестрой и помогать нашим раненым бойцам. Но почему в тылу, Оля? Встань и объясни классу.
С первой парты поднялась худенькая девочка с косичками.
– Елена Сергеевна, мне страшно на войне. А помочь нашим солдатам хочется. Ведь на войне можно умереть?
– Конечно, можно. На то она и война. Но у нас весь класс готов умереть за Родину, а одна Кривницкая нет. Давай, я верну сочинение и ты исправишь тыл на передовую. И еще добавишь, что хотела бы вытаскивать наших бойцов после атаки.
– Елена Сергеевна, но вы же сами говорили, что высшая ценность – это наша жизнь.
– Да, но не во время войны. Когда Родина в опасности каждый из нас должен быть готов отдать свою жизнь за нее.
– Но ведь в сочинении это сделать легко. А в реальной жизни?
– В реальной жизни нам надо отчитаться перед департаментом образования о проведенном конкурсе сочинений, – сказала учительница нервно грызя при этом ручку. – А ты, Кривницкая, сейчас можешь подвести свой класс и снизить среднюю оценку. Тебе что жалко исправить две строчки ради свои друзей?
– Но ведь это же получится вранье, Елена Сергеевна, – ответила учительнице девочка с косичками. – А вы сами учили, что врать нехорошо.
Лицо учительницы покраснела и она внезапно вспомнила про последние выборы. Когда завуч попросила ее положить в урну несколько лишних бюллетеней.
– Понимаешь, Оля, иногда обстоятельства требуют немного даже не соврать. А приукрасить.
– Елена Сергеевна, а давайте Кривницкая оставит все как есть, – сказал мальчик с прической панка. – Она ведь не отказывается воевать. И написала так, как думала. А вот Алику, который хочет броситься на дот, я лично не верю. У него папа чиновник и если бы пришли немцы, то они оба, наверняка пошли служить в полицаи.
В классе поднялся страшный шум. Одни кричали, что Алик Кошкин закрыл бы собой вражеский дот. Другие, что ему бы помешало пузо. А третьи соглашались с мальчиком с последней парты. Который уже получил по голове от Алика рюкзаком и готов был ответить.
– Тише, дети, тише! – пыталась восстановить порядок в классе учительница. – Никто из вас в случае войны не перешел бы на сторону врага. Я в этом уверена. Ведь мы столько часов посвятили вашему военно-патриотическому воспитанию. И причем тут папа-чиновник!