Последний ворон
Шрифт:
Кэтрин Обри, побледнев, закусив тонкие губы, не сводила с него глаз. Светлые волосы излишне молодили ее. Наконец, судорожно сглотнув, она кивнула. Длинные пальцы без конца крутили вилку, словно наматывая спагетти.
– Да, – только и могла она произнести.
Хайд продолжал нажимать.
– Говорил ли он тебе хотя бы что-нибудь... или передавал? Бумаги, записи, фотографии, какие-нибудь вещи, улики? – Она отчаянно трясла головой.
– Я же говорила: нет, – выдохнула она.
– Черт, но должно же быть что-нибудь! Ты
Она продолжала трясти головой.
– Я сто раз тебе говорила, Хайд, что у меня ничего нет. – В глазах блестели слезы. Сидевший за ближайшим столиком с женой мужчина средних лет строго смотрел на Хайда, готовый вмешаться. "Нельзя так обращаться с женщиной, приятель", – Хайду казалось, что он почти слышит эти слова. Жена что-то возбужденно шептала мужу на ухо.
Хайд поднялся и схватил Кэт за локоть. Мужчина за соседним столиком зашевелился – ради Бога, не влезай в это дело, – Хайд бросил на стол чаевые. Скорее рассчитаться на выходе, выбраться отсюда и увести женщину. Выразительно посмотрел на мужчину, подавляя его намерение вмешаться, и потащил Кэтрин к двери.
На экране телевизора за стойкой бара он увидел свое нарисованное карандашом изображение. Из-за ресторанного гвалта голоса диктора было не разобрать. Харрел не дурак – не дал фотографию из досье ЦРУ. Но рисунок точно соответствовал оригиналу. Потом появилась фотография Кэтрин, но она, кажется, этого не заметила.
Он спешно рассчитался, махнув рукой в сторону столика, не проверяя счета. Снаружи было тепло. Он прижал ее к себе, хотя от объятия Хайда ее затрясло. Все это время он не переставал возбужденно говорить.
– Харрел знает, что это я – чует по запаху. Как медведь чует мед, понимаешь? – Она, спотыкаясь, поспевала за ним. Под причалом рявкал морской лев. Под ногами гулко стучали доски настила. – Он разыскивает нас обоих. Он знает нас в лицо. Так что же, черт побери, делал твой покойный возлюбленный, прежде чем они его убили? Если он не пришел к тебе, то куда он подался?
Она стояла, опершись спиной об ограждение, на расстоянии вытянутой руки. Позади ее нелепо остриженной головы вдоль дуги залива рассыпались пылью огни маленьких селений, гостиниц, курортных местечек. Хайд тряс ее за плечи, но она, казалось, не замечала этого. Он думал, что его бы и без того трясло при воспоминании о своем изображении на экране телевизора.
– Ну подумай же, ради Бога, дай за что зацепиться!
Она, отстраняясь от него, ожесточенно терла глаза, потом отвернулась в сторону залива. Запах горячих сосисок и жареной рыбы, рев автомашин и морских львов, высоко над морем серебристый силуэт самолета.
– Он ко мне не приходил. Может, и правильно делал. Эта его навязчивая идея... я не верила ни одному слову. Он сердился. – На щеках мокрые полоски. – Он... он, должно быть, понимал, что я не стану его слушать, и отправился к моему отцу. – Хайд встал рядом, вцепившись руками в поручни, чтобы успокоиться. – Он отправился в Саусалито, разыскал отца в джаз-клубе, поехал с ним к нему домой и там ночевал. Но он ни разу не был у меня, Хайд... понимаешь, у меня! – Его смущало ее раскаяние. В глазах ее блестели слезы.
– Когда это было? – спросил он тихо.
– За неделю до того, как у отца случился удар... до того как его увезли в больницу.
– Так это было совсем давно! – чуть ли не простонал Хайд. Он звонил тебе уже после того, как у отца был приступ, и хотел сказать, что у него есть улики.
– Откуда мне знать? Это единственное известное мне место, где он был! Что мне тебе еще сказать, Хайд? Он ночевал у отца. Раньше он без меня никогда там не бывал. Это все, что я знаю. Он был в клубе, отправился с отцом к нему домой... может быть за три или четыре дня до последнего папиного приступа.
Хайд тяжело дышал. Дыхание, казалось, заглушало шум машин. Далеко у горизонта вдоль залива двигались корабельные огни.
Это, мать твою, все, чем он располагал. Больше ничего! А из головы не выходило его изображение на экране, побуждая к действию.
– Саусалито? – пробормотал он. – А этот джаз клуб... где он?
10
Судьба ненужных вещей
– Я простой чиновник, дорогой мой... всего лишь маленький винтик, – обезоруживающе улыбаясь, вздохнул Обри. Возраст и соответствующие манеры, разумеется, подкрепляли выдумку.
– Вы хотите сказать, что будут и другие? – задал вопрос Лескомб, точно боясь, что его снова бросят, как бросила жена.
Оба продрогли в холодном подвале. Обри выпросил для Лескомба легкий плащ, изобразив дело так, словно из-за такой маленькой уступки ему пришлось пререкаться с дежурным.
– Мне бы очень хотелось, чтобы мы оба покинули это место и отправились поговорить куда-нибудь, где уютно и тепло. Но... они настаивают... – Обри помахал листками, которые он извлек из голубой папки. – Я не вижу, какое отношение к делу имеет большинство этого материала, мой дорогой, но... куда деваться? – Он включил стоявший между ними на голом поцарапанном столе портативный магнитофон. Лескомб съежился, как садится дешевая материя, усох – именно эти слова подходили больше всего – из-за грубости тех, кто не удосуживался вовремя его кормить и поить, их неуважительного отношения не только к нему, но даже к Обри. И еще... из-за того, что жена бросила его. Кутаясь в плохо греющий плащ, он потирал руками заросшие щетиной бледные щеки – свидетельство проведенного здесь времени.
– Итак, вы совершенно добровольно рассказали, каким образом это произошло, – дружелюбно заметил Обри. – Хорошо. Разумеется, это должно помочь делу, – не особо обнадеживая, добавил он. Уйма приобретений, огромные проценты по долгам Боже, до того типично, – потом подвертывается кто-то малознакомый. Конечно, он уже у нас в руках... – Казалось, Лескомб ухватился за это обстоятельство, находя в нем утешение. Кисло про себя улыбнулся. – ...Но пока что рано полагать, чтобы его признания соответствовали вашему изложению фактов.