Последний выстрел Странника
Шрифт:
Я едва смог скрыть кривую ухмылку. От необходимости отвечать на прозвучавшие вопросы меня избавило негромкое мелодичное треньканье колокольчика – кто-то нажал кнопку дверного звонка.
Глава 2
Мы запираем дверь бунгало лишь на ночь; да еще когда выходим из домика купаться или чтоб прогуляться по окрестностям. А так она у нас обычно открыта настежь, как и окна. В это время года еще нет той духоты, что приходит с началом майского сезона дождей, так что нет необходимости закупориваться и включать кондиционеры, которыми оборудованы обе комнаты – гостиная и спальня.
Дверь и сейчас открыта настежь; но гостья в силу деликатности и сложившегося здесь жизненного уклада предпочла сначала нажать кнопку дверного звонка
– Hey, it’s Sju! Is there anyone home?
– Hi, Sju! – отозвалась Ника – Come in, my dear!
Тайка, на которой узкая и длинная – дань условностям, – но с разрезом – а это уже дань моде и времени – юбка и легкая цветистая блузка, привычно сняла у входа обувь (мы, кстати, тоже быстро научились этому местному обычаю). Поприветствовала парочку фарангов традиционным «вай» и жестом в виде сложенных вместе ладошек – «намастэ». Прошлепала босиком в гостиную. Глядя на меня снизу вверх, что-то протараторила. У Сью птичий голосок. Она не говорит, а щебечет. Большинство тайцев, в той или иной степени знающих английский, а таких здесь много, особенно среди молодежи, общаются с иностранцами на тайглише. Получается мяукающая речь; слова без пауз и ударения в необычных слуху вариантах. Даже если представить, что эта миниатюрная, но симпатичная и весьма гармонично сложенная тайка знала бы русский так же хорошо, как английский, то я все равно вряд ли разобрал бы, что она там пищит.
Поэтому я дождался паузы в этом птичьем щебете, улыбнулся – в ответ на белозубую улыбку – и перепоручил гостью Нике.
Моя девушка перебросилась с тайкой несколькими репликами на английском. Пока они разговаривали, я успел прогуляться в ванную и сменить прикрывавшее мои чресла полотенце на шорты. Чтобы не смущать пожаловавшую к нам гостью, натянул на покрасневший после массажа торс свежую майку. Присоединившись к расположившимся у барной стойки девушкам, обнаружил, что тайка держит в своей миниатюрной ручке стакан с апельсиновым соком, который я делал для себя. Наверное, Ника предложила угоститься. Ну и ладно – подумалось, – я себе еще сделаю, а гостью действительно следует чем-то угостить. Тем более что кроме этой девушки порог нашего бунгало еще никто не переступал. Даже ее наниматели, пара пожилых американцев, за все время, пока мы здесь, ни разу не были в этом нашем съемном жилище.
– Сережа, тут возникла небольшая проблема, – глядя на меня, сказала Ника. – Сью ездила в поселок за продуктами…
– Так поздно? – спросил я.
– Там есть маркет «Севенэлевен», он работает до одиннадцати.
– И что случилось?
– На обратном пути из поселка машина заглохла… Сью говорит, что она неопытный водитель и что у нее не получается завести джип. Спрашивает, не могли бы мы ей помочь, если это, конечно, возможно и удобно.
Я посмотрел на тайку, которая, в свою очередь, все с той же приветливой улыбкой глядела на меня, вслушиваясь в звуки незнакомого ей языка. Среди туристов, особенно наших соотечественников, принято думать, что тайцы постоянно улыбаются, что улыбка не сходит с их лиц даже во время сна. И что они такие по жизни улыбчивые, потому что их Будда запрещает им печалиться и хмуриться; и вообще они добрые душевные люди. Но я не в первый раз обретаюсь в этих краях, поэтому точно знаю, что тайцы не благодушные идиоты. Эти их улыбки всего лишь традиционный, отточенный веками способ реагирования на окружающую действительность; зачастую по сути это защитный барьер.
– А где твои фаранги, Сью? Питер и Джоан разве не у себя, не в бунгало?
Ника задала этот же вопрос тайке, но на английском. Та что-то прощебетала в ответ на птичьем наречье. Моя девушка, похоже, без труда ее понимает. Во всяком случае, перевод на русский последовал немедленно:
– Они неважно себя чувствуют.
Я подождал продолжения, но его не последовало. Да мне, собственно, ничего и не надо было объяснять: у меня есть собственные глаза и уши, есть какие-никакие мозги, чтобы уметь делать выводы на основании того, что я вижу и слышу. Надо сказать, что наше общение с парой американцев, занимающих расположенный в полусотне шагов от нашего бунгало дом (он вдвое больших размеров, но все равно, в сущности, небольшой), сведено до минимума. Они днем почти не выходят из своего жилища. Если и прогуливаются по дикому пляжу, пройти или проехать на который можно лишь через узкую однорядную дорогу меж двух скалистых выступов, огораживающих бухту со стороны приморского шоссе, то недолго и лишь на рассвете или ближе к закату. Днем же сидят у домика – в тени, под навесом, или в самом бунгало. Внешне оба, и Питер, и его спутница Джоан, похожи на двух одновременно состарившихся хиппи. Возможно, они здесь тусили еще в юности, курили травку, поднимались по склону соседней горы к статуе Будды, медитировали, о чем-то мечтали. А теперь, спустя полвека, когда выросли дети, у которых появились уже свои взрослые дети, приехали сюда, в Таиланд, в местечко, где они когда-то были юны, беззаботны и счастливы. Возможно, приехали, чтобы здесь умереть – как водится, в один день.
Я усмехнулся этим мыслям, пронесшимся в моей голове, – не ожидал от себя такой буйной фантазии.
В сущности, мы с Никой не так уж много знаем о наших соседях.
Когда пересекаемся с ними на каменистом пляжике, на берегу бухты, останавливаемся на минутку, обмениваемся вежливыми и малозначимыми, в сущности, репликами – hi! how are you? weather is nice today, is not it? Или же просто ограничиваемся приветственным взмахом руки, когда видим их сидящими в шезлонгах под тентом возле их домика. Они, эти пожилые янкесы, все время улыбаются, показывая безупречные вставные зубы; улыбки не сходят с их лиц, и этим они походят на местных. Не знаю, кто они по жизни, чем занимались у себя в стране, что их привело сюда, в Таиланд, в это сравнительно уединенное местечко на юго-западной оконечности острова Самуй. Но когда я вижу Питера в бейсболке и солнцезащитных очках, дремлющего часами в шезлонге, закутанного даже днем в плед, при том, что температура здесь не опускается ниже двадцати пяти, когда вижу, как они ходят, поддерживая друг друга, медленно и осторожно – а Питер еще и опирается на палку, – то понимаю, что человек этот вряд ли протянет сколь-нибудь долго.
Все эти мысли промелькнули у меня в голове в те несколько секунд, пока Сью смотрела с приязненной, но и просительной улыбкой на меня, ожидая моей реакции на ее просьбу.
– Спроси, где она оставила машину.
– На пересечении поселковой и приморской дорог, – перебросившись словцом с тайкой, сказала Ника. – Всего метрах в трехстах отсюда.
– На повороте?
– Да. Говорит, в багажнике две сумки с продуктами и напитками. Если не получится завести джип, то неплохо бы забрать сумки из машины и перенести в дом Питера и Джоан, иначе некоторые продукты могут испортиться.
– Ладно, – сказал я. – Пойду посмотрю, что там с машиной.
– Я пойду с тобой. – Ника достала из шкафа накидку, чтобы прикрыть обнаженные плечи. – Вернее, с вами.
Я закрыл окно и опустил жалюзи. Дежурный свет в гостиной – на кухоньке, вернее – выключать не стал, пусть будет. Прихватив сигареты, зажигалку и фонарь, направился вслед за девушками на выход. Запер дверь домика на верхний замок; связку с тремя ключами на колечке сунул в кармашек шорт, зафиксировав «липучку». Щелкнув пакетником, включил светильник над входной дверью. Разобрали каждый свою обувь. Обычно наши с Никой сандалии стоят у порога весь день, мы прекрасно обходимся без обуви и почти без одежды, как первобытные люди. Но передвигаться босиком по гравийной дороге, ведущей от пляжа до приморского шоссе, да еще в сгущающихся сумерках, удовольствие из числа сомнительных.
Только что, казалось, над заливом пламенел закат; заросшие мхами, со свисающими там и сям лианами, невысокие, но живописные, обрывистые скалы по бокам бухты окрасились в золотисто-пурпурный цвет. Но вот прошло еще четверть часа или чуть больше, и на береговую кромку уже наползала, надвигалась мягко, но неотвратимо бархатистая, пахнущая морскими водорослями темнота… Переход между днем и ночью здесь, как мне кажется, короче, чем где бы то ни было еще. Во всяком случае, в тех местах, где мне самому доводилось прежде бывать.