Последний занавес
Шрифт:
— В таком случае, — продолжал Аллейн, — хотелось бы услышать, что вы обо всем этом думаете.
— Любое мнение, не основанное на более или менее исчерпывающем анализе одного, а лучше всех членов семьи, вряд ли будет объективным, — ответила она. — Ясно, что отношения с отцом у них были неважные. Неплохо бы, конечно, узнать побольше о женитьбе сэра Генри. Сразу же закрадывается подозрение, что он испытывал страх импотенции, не вполне подавленный. Яростный антагонизм дочери по отношению к его предполагаемому второму браку позволяет говорить
— Вы думаете? Но ведь это не особенно подходящий союз с… с обыденной точки зрения, вам не кажется?
— Если отношения с отцом, — твердо заявила мисс Эйбл, — с самого начала установились как должно, детей такая перспектива не должна была чрезмерно задевать.
— Даже если, — рискнул Аллейн, — мисс О. выступает в качестве свекрови и главного фигуранта завещания?
— Да, антагонизм может объясняться этими обстоятельствами. В них может воплощаться попытка рационализировать глубинное и в основе своей сексуальное отталкивание.
— О Боже!
— Но, повторяю, — добавила мисс Эйбл, не скрывая улыбки, — на основании одних только наблюдений выводов лучше не делать. Глубокий анализ может показать, что дело обстоит гораздо сложнее.
— Видите ли, — Аллейн вынул трубку и принялся перекатывать ее в ладони, — мы с вами, мисс Эйбл, подходим к расследованию с противоположных сторон. Ваша профессиональная подготовка подсказывает, что поведение человека — это нечто вроде шифра или криптограммы, скрывающей патологическую правду от непосвященных, но раскрывающей ее эксперту. Моя учит рассматривать то же самое поведение как бесконечно вариативное после свершившегося факта и, более того, нередко находящееся сданным фактом в полном противоречии. Разумеется, полицейский тоже наблюдает за поведением, но его заключения могут показаться вам совершенно поверхностными. — Он разжал ладонь. — Скажем, я вижу, как кто-то держит потухшую трубку в руке, и делаю из этого вывод, что, возможно, бессознательно, но он хочет раскурить ее. Может так быть?
— Курите, — сказала мисс Эйбл. — Хороший пример. Я вижу мужчину, поглаживающего свою трубку, и распознаю весьма знакомое проявление фетишизма.
— Только не надо подробностей, — поспешно сказал Аллейн.
Мисс Эйбл усмехнулась с видом профессионального превосходства.
— Ну а теперь, — вновь заговорил он, — скажите, что вы думаете об этих анонимках, от которых уже все так устали? Что за тип мог сочинить их и почему?
— Вполне возможно, они указывают на желание произвести эффект, а написал их некто, чьи вполне естественные творческие импульсы приняли ложное направление. Дополнительным фактором может служить стремление показаться загадочным и всесильным. Например, если говорить о Патриции…
— О Патриции? А-а, ясно, вы о Пэнти, разумеется.
— Здесь мы не зовем детей уменьшительными именами. С нашей точки зрения, это неправильно. С нашей точки зрения, уменьшительные имена могут произвести определенное воздействие на ребенка. Особенно если они имеют уничижительный характер.
— Ясно. Итак, что там, если говорить о Патриции?
— Она выработала привычку проделывать с людьми довольно глупые фокусы. Это попытка привлечь к себе внимание. Раньше она всегда стремилась оставаться в тени, не раскрывая, что это именно ее шутки. Теперь похваляется ими. Это, конечно, хороший признак.
— То есть это свидетельствует о том, что не она затеяла всю эту игру с дедом.
— Верно.
— И не она написала и разослала анонимки.
— Ну это-то, мне казалось, — терпеливо вымолвила мисс Эйбл, — просто само собой разумеется.
— В таком случае — кто?
— Еще раз повторяю, я не могу делать поспешных выводов и не занимаюсь догадками.
— Ну а если все же, в порядке исключения, попробовать? — настаивал Аллейн.
Мисс Эйбл открыла рот, тут же его закрыла, посмотрела на него с некоторым смущением и в конце концов залилась краской. «Смотри-ка, — подумал Аллейн, — оказывается, она все-таки не превратила себя в айсберг своими аналитическими выкладками». А вслух сказал:
— Ну а теперь, объективно говоря, кто, по-вашему, из взрослых мог быть сочинителем анонимок? — Аллейн с улыбкой наклонился к ней и подумал: «Вот Трой повеселилась бы при виде этого спектакля». И поскольку мисс Эйбл все еще колебалась, повторил: — Так кто же ваш кандидат?
— Ну что за глупости, — сказала мисс Эйбл, но вид у нее сделался если не застенчивым, то по крайней мере не таким холодным, как прежде.
— Могли бы вы, допустим, предположить, — продолжал Аллейн, — что их автор жестокий шутник, любитель розыгрышей?
— Вполне.
Аллейн протянул свою длинную руку к столу и притронулся к стопке с тетрадями.
— Письма были написаны на такой же бумаге, — сказал он.
Лицо ее пылало.
— Я вам не верю. — Мисс Эйбл неловко прикрыла тетради ладонью.
— Не позволите взглянуть? — Он вытащил одну тетрадь и поднес ее к свету. — Да, довольно необычный сорт бумаги, особенно поля. Тот же водяной знак.
— Он не делал этого.
— Он?
— Том, — пояснила она, и уменьшительное имя бросило новый свет на Томаса. — Он просто не способен на такие вещи.
— Положим. В таком случае с чего бы вы о нем заговорили?
— Должно быть, Патриция, — еще больше покраснела мисс Эйбл, — взяла несколько тетрадей и унесла в жилые помещения. Либо… — Она замолчала и нахмурилась.
— Либо?
— Сюда часто заходит ее мать. Слишком часто, как мне казалось. Она не очень-то ладит с детьми.
— А где вы держите тетради?
— Вот в этом шкафу. В верхнем ящике. Детям не достать.
— А шкаф заперт?
Она быстро повернулась к нему:
— Вы что же, намекаете, что я написала анонимки? Я?
— Но ведь вы держите шкаф запертым? — настаивал Аллейн.
— Конечно. Этого я и не отрицала.
— А ключ где?