Последний знаменный
Шрифт:
Внезапно он почувствовал отвращение к ней, но не захотел показать этого... пока. Он сел рядом с ней, погладил волосы; их мягкость, так отличная от волос китайских женщин, всегда удивляла его.
— Нам это на пользу, — ответил он. — Ты слышала известия из Шанхая? Только что пришел доклад. Твой брат связал свою судьбу с гоминьданом. — Виктория села, газета соскользнула с ее колен на пол. — Он бежал от этого идиота Юнь Личжоу и скрылся в глубине территории страны с женой, причем перед бегством сжег свой дом. Мне приходится признать, что он ведет себя экстравагантно.
—
— Я не знал, что ты так его любишь, Вики.
— Он мой брат! Я не одобряю его поступок, разумеется, но мне бы не хотелось... — Она не осмелилась больше ничего произнести.
— Чтобы его обезглавили? Заверяю тебя, если мне захочется казнить его, то скорее всего я не ограничусь отсечением его головы. То же касается и его жены. Но я не желаю ему вреда. Он несчастный заблудший дурак. О, я собираюсь вернуть его и, конечно, проучить за его ошибки. Но казнь... это будет неправильно.
— А как же Сунь?
— Ах, доктор Сунь. У меня, нет причин сохранить ему жизнь. Но извини, Виктория, сомневаюсь, что тебе посчастливится увидеть его казнь. У меня нет желания тащить его в Пекин.
Виктория запустила руки в свои волосы:
— Что заставило Роберта совершить это?
Юань улыбнулся и погладил ее груди:
— Когда его поймают, мы и зададим ему этот вопрос. — Она вскрикнула, когда его руки внезапно сжались, и ее грудь пронзила острая боль.
Роберт стоял на холме и смотрел вниз, на бредущих мимо людей. То были остатки армии.
Но это, по сути, комплимент, поскольку они никогда не были армией. И вот, потрепанные артиллерией и пулеметами прекрасно подготовленных рекрутов Юаня, они отходили в горы южнее Ханькоу. С опущенными плечами, многие ранены... и все равно каждый шел с винтовкой и патронташем. Он услышал движение за спиной, оглянулся и увидел Чан Кайши, слезающего с коня.
— Нерадостное зрелище, — заметил молодой полковник.
— Похоже, я не приношу удачи воюющим армиям, — ответил Роберт. — Или военным флота.
Мрачное лицо полковника осветила полуулыбка:
— Мы переживем этого старого негодяя, Баррингтон.
Повстанцы разбили лагерь, предварительно убедившись, что преследующих правительственных войск поблизости нет. Сунь вел свой обычный прием посетителей, издавал декреты, выслушивал петиции, как будто он, а не Юань, правил Китаем, как будто его владения распространялись хотя бы на несколько квадратных миль, а не на несколько футов, занимаемых его армией.
Здесь же находилась и Моника, помогавшая китайским женщинам кормить мужчин. Она носила китайскую одежду, ее синие куртка и панталоны промокли от дождя, ботинки облипала грязь. Только золотисто-рыжий локон, выбившийся из-под шляпы, отличал ее от товарок. Этот локон и то, как засияли ее глаза, когда она увидела мужа.
— Я боялась... Но теперь ты здесь.
— Мы уходим через час, — предупредил он ее. — Люди Юаня слишком близко.
Ее плечи на мгновенье опустились:
— Дальше в горы? С такими темпами мы скоро окажемся в Кантоне.
— Ты окажешься там в любом случае. Сунь эвакуирует туда своих раненых, — объяснил Роберт. — Ты отправишься с ними и возьмешь билет до Гонконга. У меня там деньги на депозите, и ты можешь в безопасности ждать, пока я смогу приехать к тебе.
— Когда это случится?
— Сие известно только Богу. Видимо, когда Сунь устанет от борьбы.
Они жили в полевых условиях уже более полутора лет. Преследуемые правительственными войсками, гоминьдановцы всегда старались избегать окончательного катастрофического поражения. Но они не имели перспектив на победу, и среди них не место такой женщине, как Моника. Были моменты, когда Робертом овладевало полное отчаяние. В других условиях он бы и сам отправился на побережье, в Гонконг или даже в Европу за помощью. Но Европа, да и весь мир, были объяты войной. И в течение 1915 года не появилось никаких признаков, что союзники одерживают победу. Они потерпели поражение при Дарданеллах, а их широкомасштабная кампания на западном фронте утонула в грязи и крови; надежды на то, что 1916 год окажется для них более удачным, были весьма призрачны.
— Если ты останешься при армии, — сказала Моника, — тогда я тоже никуда не поеду.
— Это не твоя война, Моника.
— А она твоя?
— Да, она моя. Я однажды подвел Суня. Больше я не могу бросить его в беде.
— Но разве ты можешь помочь ему, воюя как простой солдат? Даже как офицер? Разве ты не сделаешь для него больше, если сам поедешь со мной в Гонконг добывать для Суня деньги?
— Тут вопрос морали, дорогая. Мое присутствие придает людям уверенность, что они не забыты варварами.
— Но мы с тобой знаем, что они-то как раз и забыты всеми, Роберт.
— Я должен остаться, Моника, и покончим с этим.
Она пожала плечами:
— Тогда я останусь тоже, до конца.
Юань Шикай уставился на лист бумаги, лежащий перед ним на столе.
— Что это? — потребовал он ответа. — Что это! — Его голос сорвался на крик.
Все присутствовавшие в комнате затрепетали. Даже Ли Юаньхун.
— Это передал мне японский посол сегодня утром, ваше превосходительство.
— Они имели наглость прислать мне это? — бушевал Юань. — Двадцать одно требование? Требование! Они домогаются права оккупировать Шаньдунский полуостров? Контроля над Маньчжурией? Требуют торговать только с ними и ни с кем больше? За кого они меня держат, за свою марионетку? Они с ума сошли, думая, что принудят нас к этому!
Присутствующих в комнате вновь объял страх,
— Они пользуются ситуацией, разумеется, — предположил Ли. — Тем, что не видно конца войне в Европе, что французы и британцы в ходе летних кампаний не добились успеха, что британцы не смогли пройти Дарданеллы, а теперь германцы устроили бойню при Верденах... Они знают, что варвары не только обессилены, но и неспособны помочь нам и помешать им, да к тому же французы, британцы и русские нуждаются в поддержке японцев.