ПОСЛЕДНЯЯ БАШНЯ ТРОИ (журнальный вариант)

Оскотский Захар Григорьевич

Я не зря торопился: едва мы отъехали, как по встречной полосе пронеслись два рефрижератора. Могу себе представить, что случилось бы, если б их водители застали дивную картину: меня, стоящего с револьвером, а передо мной - скованного дутика и господина Чуборя с руками на затылке.

Но после того, как рефрижераторы скрылись, дорога вновь опустела в обе стороны, и почти сразу начались те самые фокусы, которых я опасался. Я не успел еще набрать вызов Беннета, как "Тритон", кативший передо мной, резко увеличил скорость, словно пытался оторваться. Машинально я тоже дал газ, на спидометре замелькали цифры - 150, 160, 170, а проснувшийся Антон встревоженно заворчал:

– Опасно! Скользкое покрытие!

Опять в решающие секунды сказалась моя замедленность мышления. Нечего было гнаться за "Тритоном", я должен был прежде всего дозвониться до Беннета, а там - будь что будет. Но вместо этого я перепугался, что мои противники улизнут и примчатся в ближайший полицейский участок. Я дал себя спровоцировать - и кому!
– безмозглому дутику, вконец обезумевшему от жажды мести.

"Тритон" внезапно ушел влево, чуть сбавив скорость, а когда я с разгона поравнялся с ним, резко накатил сбоку на мою "Цереру". На сей раз он не прижимал меня к обочине, а пытался сбросить с дороги, тем более что справа от нее тянулся глубокий откос. Инстинктивно я не затормозил, напротив, еще сильней нажал на газ и вырвался вперед. Мой Антон заверещал в панике, но только этот рывок и спас меня: массивный передний бампер "Тритона" прошел в нескольких сантиметрах от заднего бампера "Цереры".

Теперь мы поменялись ролями: я удирал, они преследовали, мы неслись на бешеной скорости, и это не могло продолжаться долго. Мощный "Тритон" все равно бы меня догнал. Я видел на экране заднего обзора, как вырастает его лягушачий темно-зеленый корпус, как он смещается влево, примеряясь для окончательного удара. И тогда, оторвав одну руку от руля, я трясущимися пальцами набрал на пульте Антона сигнал воспламенения слезоточивых сигарет. Тех, что неведомо для господина Чуборя и его дутика сейчас валялись в их машине за спинкой заднего сиденья…

Я не собирался убивать своих противников. Я надеялся только ошеломить их, задержать, чтобы уйти от погони и спастись. Если бы у них работала система безопасности, все так бы и получилось: кондиционер включился бы на полную мощность и продул салон от газа. Но я сам раздробил автонавигатор "Тритона" со всеми блоками безопасности, кондиционер не действовал. Те двое не успели даже открыть окна. Скорей всего они вообще ничего не успели понять, ослепленные и задыхающиеся. Шутка сказать: сразу пять слезоточивок на внутренний объем кабины!

Я видел на экране, как "Тритон" позади меня заюлил, заметался, потом его понесло вправо, словно он все еще пытался настигнуть мою "Цереру" и хоть самоубийственно протаранить. Не настиг, ему не хватило считанных метров. Со всей своей бешеной скоростью он врезался в ограждение дороги, пробил его, как картонное, взлетел над откосом. Кренясь в воздухе, далеко пролетел по дуге - и упал прямо в россыпь небольших гранитных валунов, какими богаты здешние места. Даже с выключенными наружными микрофонами я услышал в кабине "Цереры" тяжкий, хрусткий удар…

Я затормозил, остановил машину, выбрался на дорогу. Меня трясло от нервного озноба. Уже наступали сумерки, и расколотый корпус "Тритона" среди валунов казался темной массой. Над ним короной плясали трескучие бело-голубые огоньки: горел водород, выходивший из разбитых кассет с поглотителем. Бежать туда было бесполезно, мои преследователи наверняка погибли. Из-за того, что я устроил, у них даже не могли выстрелить защитные подушки. А впрочем, при таком ударе и подушки не спасли бы.

Задыхаясь, как будто сам наглотался слезоточивого газа, я сел за руль и рванул с места. Надо было поскорей оказаться как можно дальше отсюда.

– Катастрофа!
– забеспокоился Антон.
– Мы - свидетели! Надо сообщить…

– Молчи, дурак!
– прервал я.

Моим первым побуждением было стереть в его памяти запись всей сегодняшней дорожной обстановки, словно мы никуда и не выезжали. Потом я вспомнил, что меня дважды засекали посты областной дорожной полиции, а значит, мое присутствие на трассе отмечено. Тогда я стер только запись нескольких километров - от момента встречи с "Тритоном" до момента его крушения - и подогнал хронометраж. При беглом просмотре такой разрыв в кадрах, где все несется и скачет, непросто будет заметить.

А больше я ничего не делал до самого Петрограда, только вел машину. Не хватило духу даже позвонить Беннету. Мне было страшно. Не могу сказать, чтобы я жалел погибших мерзавцев, но само сознание, что я стал причиной смерти двух человек, тяжко давило меня. Не говоря уже об опасениях за собственную голову. То, что я сотворил, по закону можно было расценить как полновесное умышленное убийство. За это полагалась смертная казнь с предварительным тюремным заключением от трех до восьми лет. (Отсрочка исполнения, по замыслу нынешних гуманных законодателей, должна была уменьшить риск судебных ошибок. Если за эти годы всплывут доказательства невиновности, осужденного успеют оправдать живым.)

Дорога в город привела меня к мосту через Неву, и на вершине его я остановил свою "Цереру". Уже совсем стемнело. На левом берегу, за речным вокзалом, где начинались заселенные кварталы Петрограда, зажглись оранжевые и белые светящиеся полосы вдоль набережных и над улицами. Я осторожно выбрался из машины, подошел к перилам моста, немного постоял, привалившись к ним, как бы в задумчивости. И убедившись, что вокруг ни души, бросил вниз, в черную искрящуюся воду, ломик, обе пары наручников и два "карманника" погибших бандитов. Корпуса "карманников" я предварительно расколол ломиком, чтобы, чего доброго, не всплыли.

Потом я сел в машину и съехал с моста назад, на правый берег. Никакая сила не могла сейчас заставить меня продолжить путь по левому берегу, мимо того места, где погибли Жиляков и Самсонов. И пересекать центр города мне тоже не хотелось. Двигаясь опять вкруговую, полутемными "собачьими" районами, я вернулся к Ланской. Всего в нескольких окнах нашей пятиэтажки горел свет: рабочий день закончился, большинство офисов опустели.

Меня все еще трясло от пережитого. Болели ребра, отбитые дутиком, ныли ушибленные скулы. Я поднялся в квартирку-офис, первым делом выпил большую стопку водки, потом выкурил сигарету. Надо было взять себя в руки и что-то делать. Хотя бы самое необходимое.