Последняя башня Трои
Шрифт:
Евстафьев находился на посту почти одиннадцать лет: заканчивался четвертый год его второго семилетнего срока. Никто не сомневался, что он будет избран и на третий, последний разрешенный срок. А в Думе шли уже разговоры то об увеличении этого срока до десяти-двенадцати лет, то вообще об отмене ограничений на количество сроков. Депутаты загодя приучали население к мысли, что пересмотр избирательных законов – дело само собой разумеющееся: бессмертие и мировая стабильность требуют новых масштабов политической деятельности.
«…Жизнь есть жизнь, дорогие друзья. Даже продлеваемая и оберегаемая современной наукой, она сохраняет свою сложность, испытывает человеческие характеры и человеческое достоинство. У каждого из нас в уходящем году были свои трудности, заботы. Остаются и общие проблемы, справиться с которыми можно только общими усилиями. Я имею в виду прежде всего аварии и катастрофы, особенно нетерпимые на фоне…»
Я поймал недоуменный взгляд Елены («Неужели тебе интересно всё это слушать?») и примирительно стал разворачивать золотистую фольгу на бутылке шампанского. А президент уже переходил к мажорным, заключительным аккордам:
«…Свобода, демократия, право каждого человека на всестороннее развитие личности были и остаются нашими главными ценностями. Мы гордимся тем, что многонациональный российский народ занимает достойное место в семье цивилизованных народов, а наша великая Россия – в содружестве демократических государств…»
Словосочетания «семья цивилизованных народов» и «содружество демократических государств» были эвфемизмами. Так на политическом жаргоне именовалась бессмертная часть населения Земли, в отличие от доживавших свой век обитателей протекторатов и лагерей.
Президент поднял бокал: «С Новым годом, дорогие россияне! С новым счастьем!»
– Ура-а! – закричал я. – Салют! Освобожденная пробка вылетела с громким хлопком,
я налил шампанского Елене и себе. Раздался торжественный бой курантов, хор и оркестр грянули «Славься!» И вслед за финальным раскатом государственного гимна замелькал, заверещал, закривлялся на экране праздничный концерт.
Ночью, после новых объятий, когда Елена, разморенная любовной усталостью, задремала, лежа на спине, я потянулся и вполсвета включил над диваном лампу. Елена недовольно поморщилась.
– Тебе хорошо было? – тихо спросил я.
– М-м-м, – лукаво промычала она с закрытыми глазами.
– Хочешь, чтобы стало еще лучше?
Не открывая глаз, она подняла брови в знак удивления.
– Понимаю, ты спрашиваешь, что для этого нужно сделать? – вкрадчиво продолжил я. – Совсем немного: принять предложение генерального секретаря ООН о сотрудничестве!
Елена мгновенно открыла яростно сверкнувшие глаза и подтянула одеяло, прикрывая грудь.
Такая реакция нарушала мои планы. Я осторожно запустил под одеяло руку, пытаясь пробраться к ее самым чувствительным местам и приговаривая убаюкивающим тоном:
– Все грехи будут прощены, все убийства так и спишутся на несчастные случаи. Интересы вашей фирмы станет охранять юридическая служба ООН, и вам не придется больше никого убивать… В ваше распоряжение будут предоставлены все ресурсы планеты. Хотите строить космические корабли – стройте их открыто. Что может быть комфортнее жизни с чистой совестью и сознанием служения человечеству!
Я так вошел в роль, что даже подвывал, как плохой актер.
Елена решительно выбросила мою руку из-под одеяла:
– Ты всерьез предлагаешь мне всю эту чушь?
– Я выполняю приказ.
– Считай, что ты его выполнил. Передай своим ооновским бюрократам, что они – кретины! Мы никому не подчинимся!
– Честно говоря, я не ждал другого ответа.
– Значит, разговор окончен?
– Нет, – сказал я, – только начинается. Вашего отказа мне достаточно для доклада руководству. Но у меня есть в этой игре и кое-какой собственный интерес.
Елена засмеялась:
– Если ты рассчитываешь на вознаграждение…
– Мой интерес – не материального, а куда более высокого свойства.
– Что ты имеешь в виду?
– Любопытство, – ответил я.
– Ты и так уже много узнал, – сказала Елена. – Чего ты еще хочешь?
– Узнать ВСЁ.
Она остро взглянула:
– А ты не боишься, что в таком случае нам придется и тебя убить?
– Нет, не боюсь.
– Почему? – она усмехнулась. – Надеешься на мою защиту?
– Я не переоцениваю силу твоей привязанности. Но я уже понял, что вы убиваете только тех, кто пытается причинить вам вред. А я для вас не опасен.
– Как сказать. Чиновники и генералы в Нью-Йорке сейчас наверняка ломают головы, как нас одолеть, а информация – оружие.
– Я не стараюсь разведать, в чем вы уязвимы. Секретные технические подробности меня не интересуют. Я хочу понять главное: ваши цели и вашу логику. И сам буду решать, какими сведениями стоит поделиться с моим начальством, какими – нет.
Елена подумала немного, откинула одеяло и поднялась с постели:
– Надо одеться. Такие серьезные проблемы я не могу обсуждать голой.
Я попытался ее остановить: пока мы лежали рядом, сохранялась хоть какая-то моя власть над ней. Но Елена была непреклонна. Пришлось и мне встать, натянуть брюки и рубашку, заварить кофе. Мы снова сели к столу.
Начала она неожиданно:
– Когда ты впервые явился к нам на фирму, наши ребята определили твой интеллектуальный коэффициент.
Я опешил:
– Ну и…
– Невысокий, – снисходительно сказала она, – совсем невысокий. По нашим меркам. – И без всякого перехода: – А ты действительно любишь меня?