Последняя башня Трои
Шрифт:
Мы слетели в лифте вниз и вышли в подземной автостоянке. Сейчас в ее просторном зале было множество людей, въезжали и выезжали ослепительные лимузины. На нас никто не обращал внимания. Мой провожатый остановился в закутке у неприметного серенького «Япе-та», казавшегося уродцем на фоне окружающих великолепных машин.
– А где моя «Церера»?! – почти вскрикнул я.
– Сейчас к ней поедем, – вялым голосом ответил человек, усаживаясь за руль «Япета». – Располагайтесь где хотите.
Я выбрал заднее сиденье.
Мы выехали вверх, на улицу. За стеклами понеслись московские здания, засверкали рекламы. Точно видеозапись раскручивалась в обратную сторону: Лубянка, Садовое кольцо, Белорусский вокзал. Может быть, у них не принято арестовывать людей в президентских апартаментах и меня везут на какую-то загородную базу МГБ? Но почему тогда со мной отправили всего одного сопровождающего, да еще такого квелого? А впрочем, куда я от них денусь…
Москва осталась позади. Судя по дорожным указателям, мы мчались по Петроградскому шоссе. По сторонам мелькали черные зимние перелески, домики дачных поселков. И вдруг я действительно увидел впереди мою «Цереру»! Она стояла на обочине, у самого ограждения, направленная в сторону Петрограда. Наверное, меня потому и увели от президентского стола с задержкой, что в это время кто-то спешно выехал на ней вперед. Но зачем? Зачем ее отогнали так далеко?
Мой спутник притормозил возле «Цереры» и, не оборачиваясь, нажатием кнопки распахнул заднюю дверцу «Япета» с той стороны, где я сидел. В первое мгновение я даже не понял, что меня отпускают.
– Ну, выходите! – сказал человек.
– Я свободен?
Он равнодушно пожал плечами.
Едва я выбрался наружу, «Япет» сорвался с места, на развязке впереди развернулся и стремительно пронесся назад, в Москву.
Я подошел к брошенной «Церере» осторожно, интуиция улавливала исходившие от нее токи опасности. Да и без всякой интуиции я теперь ни за что бы не поверил в благородство президента и его команды. Не могли они так просто меня отпустить! Мелькнула даже мысль, что машину заминировали: как только потяну дверцу (она была приоткрыта) – грянет взрыв.
От волнения перехватывало дыхание. Я рывком распахнул дверцу – ничего не случилось. Сел за руль, захлопнул дверцу – всё в порядке. Осмотрелся вокруг, машинально заглянул в бардачок: даже нелепый «наган» и патроны, заброшенные туда гэбэшником после обыска, лежали на месте. Можно ехать?
Я позвал:
– Антон!
Мой автонавигатор не откликнулся.
Я включил его вручную и повторил речевой вызов:
– Антон! Антоша!!
Безжизненное молчание. Лишь осветился пустой экран.
Я попытался запустить тестовую программу – никакого ответа.
И только тогда я понял, наконец, что произошло: эти негодяи убили Антона! Уничтожили моего друга, стерли его память, превратили в мертвый ком металлопластика!…
По просторному шоссе в сторону Москвы и от нее проносились машины. «Церера», стоявшая на открытом месте, вдалеке от жилья, была хорошо заметна. Да и так можно было не сомневаться, что за мной наблюдают. Гэ-бэшники избрали самый простой вариант. Антон погиб раньше меня. А без Антона с его круговым обзором и
мгновенной реакцией я был обречен. Где-нибудь подальше от столицы на повороте или перекрестке в меня врежется тяжелый грузовик, и мою гибель, как заведено в бессмертном обществе, с глубоким прискорбием спишут на очередную автокатастрофу. Вполне возможно, государственная спецслужба не станет сама и пачкаться моей кровью. Только просигналит охотникам из мафии, на время потерявшим след, где и в каком положении я оказался. А те уж без помех доделают свое дело.
Бежать стало некуда. Самый последний шанс продлить хоть на считаные часы свое существование заключался в том, чтобы стоять на месте. Не станут же меня давить на таком оживленном участке трассы!… И вдруг я почти физически ощутил, как эту жалкую мысль с издевкой улавливает агент, наблюдающий из укрытия за моей неподвижностью. Волна ярости жаром ударила в лицо. Задыхаясь, матерясь, я запустил двигатель и ворвался в поток машин, идущих от Москвы.
Вот и всё… Я впервые пожалел, что не верю в Бога. У меня была бы надежда на посмертное бытие, на то, что где-то в небесах я встречусь с дедом Виталием.
– Прости меня, дед! – сказал я. – Ты так меня любил, а я не сумел выжить. Сейчас меня убьют.
На скорости сто двадцать без помощи Антона приходилось внимательно следить за дорогой. Мне вовсе не хотелось разбиться самому, избавив от хлопот моих палачей. Водительское напряжение немного отвлекало, не давало задохнуться от отчаяния. Мысли приходили короткие – отрезки, обрубки. Я мчусь к своему Петрограду, но вряд ли проеду хоть половину пути. Скоро стемнеет – придет самое удобное время для киллеров. Уже к ночи меня не станет, а всё на свете будет по-прежнему. В лагерях будут умирать побежденные старики. Бессмертные победители продолжат последнюю войну между собой. Наверное, дельцы транснациональных корпораций, мечтающие превратиться в высшую касту на Земле, и президент, мечтающий о мировом господстве для России, в попытке спасения постараются договориться друг с другом. Дельцы и фашисты всегда находят общий язык. Только вместо спасения они в прошлом губили собственные народы, а в
этот раз – взорвут всю планету. Фирма «РЭМИ» продолжит чистку рядов, займет круговую оборону и запустит космолет к Марсу. Елену похоронят…
Почему из всех моих жен и подруг сейчас, на гибельном излете, я думаю только о ней? Почему мне так больно?
И женщина, единственная в мире, Она во время битвы проходила За черными зубцами чуждых башен. Она звалась красавицей Еленой.
Откуда это всплыло в памяти? Ах да, из старых дедовых книг, строки его любимого поэта. Не вспоминались много лет, а вспомнились теперь, когда жизнь истекает, да и та, что промелькнула, кажется не жизнью, а дурным сном. Весь безумный Двадцать Первый век – с его террором, его биологическими войнами, его бессмертием, обернувшимся катастрофой. Так в прежнюю эпоху смертельно больным казалось, что всё происходит не с ними, что всё им только привиделось.
То были сны – осада, голод, горе, Болезни, мор и дождь троянских стрел, И свет зари над речкою Скамандром, Густой и черной, словно бычья кровь.
Поток машин редел, они сворачивали с шоссе на боковые ответвления. Моя серебряная «Церера» становилась на дороге всё заметней. Я не сбавлял скорость.
Корабль идет, отмеченный судьбою… Как там дальше?
Корабль идет, отмеченный судьбою, На родину, на родину, в Элладу, Чтоб никогда ее не увидать.
Дед говорил, что этот поэт был гением. Забыли его быстрее, чем других поэтов, его современников, потому что он оказался слаб духом и выжил в страшную эпоху, когда те, другие, становились мучениками. Еще одна русская судьба. Но от него остались хоть несколько строк, дотянувшихся спустя полтора столетия хоть до одного человека. А от меня, пусть я и пытался сохранить свое достоинство, не останется уж совершенно ничего.
Зачем ходил я к черным башням Трои, Зачем меня стрела кусала дважды, Зачем я десять лет видал на стенах Еленин красный, взвитый ветром плащ?
В зеркальце заднего вида стремительно вырос мощный, высокий джип: он шел на обгон с двухсоткилометровой скоростью. Бешено заколотилось сердце, я стиснул руль.
Зачем ходил я к черным башням Трои?…
Джип пролетел слева от меня, умчался вдаль, дорога впереди и сзади на сотни метров опять стала свободной. Я вновь получил отсрочку. Быть может, последнюю.