Последняя битва Пономаря
Шрифт:
Единственным отличием от того, прежнего опыта, было то, что фээсбэшник оставался в сознании.
Космэтологи опустили руки, и отошли от нового посвященного. Изотову же хотелось петь, плясать, хоть как-то выразить свою безграничную благодарность этим милейшим людям.
– Мы дали тебе могучий инструмент. – Объявил Ладушкин. – Но использовать его ты имеешь право лишь на воплощение идеалов учения Космэтики!
– Да, я клянусь, никогда не употреблять его в иных целях! – Воскликнул Сергей Владимирович.
– Хорошо. – Хрипло сказал рыжий. Изотов так пока и не понял, то ли он бурят, то ли какой-то другой национальности. – Теперь ты приобщишься к нашей тайне. Читай внимательно. Второго раза не будет.
В руках Изотова появилась тоненькая картонная папка, внутри которой оказалась стопка машинописных страниц.
«Я хочу описать здесь то, как я создал общество Космической Этики, его цели и задачи а так же способы, благодаря которым люди смогут вступить на сияющий путь которые приведет их к единению с Космическим Разумом...» – Прочел майор.
До времени, когда Грибоконь сможет занять обещанное ему место нарядчика, еще надо было дожить. Нынешний освобождался только через два месяца и все это время Михаилу Львовичу предстояло провести в своем девятом отряде.
В больнице к нему несколько раз заходил Игнат Федорович Лакшин, майор, начальник оперативной части, а, на зековском жаргоне, кум. Кум расспрашивал Шамана о избивших его зеках, выведывал догадки, почему они могла это сделать. Но большую часть бесед Лакшин проводил, что называется, «за жизнь». Майор составлял психологический портрет Грибоконя, спрашивая зека о, казалось бы, совершенно посторонних материях. Снится ли ему воля? Какие у него отношения в отряде? Что он любит поесть? Способен ли содержать собаку?
Как показалось Михаилу Львовичу, кум ответами оказался удовлетворен. Во всяком случае, энергетические излучения Игната Федоровича во время разговоров ни разу не выдали его раздражения или неудовольствия.
Выписку Шаман пережил очень болезненно. Ему сняли гипс, Поскребышев пощупал кость, неопределенно хмыкнул и поставил диагноз:
– Все срослось как на собаке. Две недели легкий труд, дальше – как все.
Выданная одежда повергла Грибоконя в ужас. Его костюм превратился в какие-то грязные лохмотья. На нем еще оставались следы сапог, которыми били Михаила Львовича. Левый рукав оказался разрезан вдоль и буквально стоял от запекшейся крови. Появиться в таком виде на плацу казалось немыслимым.
Но Шаман преодолел этот путь.
А в отряде его ждала шикарная встреча. Его семейник, Рак, соорудил «подъем из больнички» по высшему из доступных разряду. Грибоконя сразу же переодели в новенькую простроченную и ушитую робу, замелькали банки с чаем, карамель, белый хлеб... Михаил Львович наелся и начифирился от пуза.
Но, в самый разгар веселья Рыков все же умудрился испортить Шаману все приподнятое настроение:
– Слышь, эта блатота от тебя не отвяжется.
Грибоконь помрачнел и чуть не поперхнулся крепкой заваркой. Гости, Шпала и мужики из его бригады, ничего не заметили, а Рак продолжил:
– Тут один мужик случайно услышал, что Репей тебя совсем зачморить хочет. Ну, чего делать будем?
– Объединяться! – Ляпнул Грибоконь.
– Ага, объединишься тут...
Но пути назад у Шамана уже не было. Тюремный закон «подписался – делай», он вызубрил накрепко и сразу же лихорадочно стал прикидывать кого и как можно объединить под общей идеей. Кроме того, эту идею тоже предстояло еще выдумать.
– Объединимся! – Уже совершенно уверенно кивнул Шаман. – Я уже кое-что надумал.
Рак не спрашивал, что именно, и это позволило Михаилу Львовичу со всех сторон осмыслить свое положение. Впрочем, через три дня решение было уже почти готово.
Пытаясь придумать объединяющий ход, Грибоконь начал тщательнее присматриваться к окружающим его зекам. Но интерес у всех был один: поскорее выйти на волю и при этом жить в колонии как можно лучше. Способов для этого находилась масса: от изготовления поделок на продажу вольным водителям, до банальной передачи денег с воли. Через тех же шоферов.
Понятно было, что заманивать людей надо было обещаниями повышения жизненного уровня, но как этого можно было достичь? И тут Михаилу Львовичу повезло.
Легкий труд, в понимании бригадира Шпалы означал вынос мусора. Действительно, легче работы во всем цеху не было. Шаман махал метлой, выносил вырубку на пресс, который делал из ажурных металлических полос полуметровые кубики, и наблюдал.
Вдруг он почувствовал сильный всплеск биоэнергии. Грибоконь, умаиваясь в цеху, уже почти забыл, что он экстрасенс, да и обычный тяжелый энергетический фон, ватной шапкой накрывавший колонию, не способствовал медитационным практикам. А тут...
Источник возмущения Михаил Львович нашел в своем же цеху, но на рабочих площадях другого отряда. Молодой парень ругался с бригадиром и откровенно подавлял его своим молодыми сильным излучением манипуры. Бригадир еще несколько раз рявкнул для порядка, но переломный момент уже прошел и парень остался безнаказанным.
«Вот оно! – Понял Шаман. – Я соберу биоэнергетиков! И нам уже никто не сможет противостоять!»
К концу смены Грибоконь нашел еще двоих потенциальных кандидатов в свою общину. Но оставалась проблема объединяющей идеи. Она должна была быть достаточно сумасшедшей, но, в то же время, и нести в себе изрядный запас здравого смысла. И, кроме того, быть относительно новой. Такой, с чем зеки еще не встречались, а если и знают, то понаслышке.
Глава 7
Дарофеев и представить себе не мог, что в Центре Традиционной народной медицины почти все экстрасенсы связаны с Космэтикой. Перед тем, как пойти на работу, Игорь Сергеевич попросил Витю постоянно следить за тем, что происходит в Центре и, если вдруг на одного из целителей снизойдет космэтическая благодать – немедленно сообщать ему об этом.
Но помощь юного Матюшина и не потребовалась. Пономарь, несмотря на почти полное погружение в процесс излечения, и сам прекрасно чувствовал противоестественные вибрации, испускаемые адептами секты. И всякий раз Дарофееву приходилось прерывать собственный сеанс, чтобы не допустить негативное вмешательство в чужих пациентов.