Последняя битва Пономаря

Воробьев Кирилл Борисович

Пока в безмолвном сознании майора происходил процесс принятия решения, его тело действовало словно самостоятельно. Он разговаривал с коллегами, рассматривал план местности, предлагал варианты штурма автобуса. К этому моменту уже было известно, что террористов трое и что они, предположительно, уроженцы Чечни.

Подобраться к автобусу незамеченными казалось практически невозможным. Единственный незаметный путь пролегал через канализацию или водосток. Но в непосредственной близости от захваченного автобуса ни решеток водосбора, ни канализационных колодцев не было. Оставалось одно: прямой штурм или попытаться уговорить

террористов подъехать куда-то, где атаку можно провести без жертв со стороны детей и спецназовцев.

И тут тело Изотова выкинуло фортель. В состоянии глубокой задумчивости он покинул штаб, где прогонялись варианты нейтрализации преступников, и пошел к автобусу. Занятый исключительно собой, майор прошелся по кладбищу, автоматически надел на себя блок невидимости, миновал милицейский кордон, зашел в автобус, как-то походя обезоружил одного бандита, второго. Третьего пришлось усыпить мощным волевым импульсом. Заломив террористам руки за спину, майор, на глазах восхищенных детей, вышел на улицу. Его тут же окружили штурмовики, которым он и сдал с рук на руки бандитов и их оружие.

И лишь после этого подвига, Сергей Владимирович понял, что натворил. За такое вмешательство в работу соседнего отдела его не похвалят, хотя он и спас людей, и захватил террористов. Такой штурм в одиночку вполне могут воспринять как безрассудство и тогда...

Что было бы тогда, майор подумать не успел. Подумать? Изотов все-таки разрушил свое безмолвие сознания. Его мозг буквально прорвало на мысли, и в это мгновение случилось ужасное.

Дети уже давно выбежали из автобуса, двое бандитов сидели в наручниках у стены кладбища под прицелом целой роты автоматчиков. И тут из автобуса появился третий террорист. Тот, которого Сергей Владимирович усыпил. Он успел выстрелить два раза. Обе пули нашли свои жертвы. Ими оказались захваченные бандиты.

И в следующую секунду на Изотова обрушилась благодать.

Сколько времени он находился в прострации, он не знал, но пришел в себя он там же, где стоял раньше, а в руке у него был пистолет, от которого исходил запах только что сгоревшего пороха. Террорист лежал мертвый на автобусных ступеньках, а с другой стороны улицы внезапно раздался громкий визг и истошный вопль:

– Коля!!!

– 5 -

Очнувшись, Михаил Львович не сразу сообразил, куда он попал.

Перед его глазами были светлые желто-коричневые стены, умывальник, крашеная белой краской дверь, сквозь стекло которой виден был коридор. Сам Грибоконь лежал до подбородка накрытый одеялом.

Он попытался привстать, но левую руку и бок вдруг пронзила острая боль, и Михаил Львович невольно ойкнул. Теперь боль проснулась во всем теле. Заболела голова, оказалось, что ему трудно моргать, глаз, судя по всему сильно заплыл, даже небольшое движение челюстью причиняло страдания. А язык, обследовав зубы, выяснил, что они все на месте, но передние сильно шатаются.

Пальцы на левой руке шевелились, но поднять ее Грибоконь не смог. Он, с трудом приподняв одеяло, удивленно уставился на то, во что превратилась его конечность: гипсовый кокон оказался намертво прихвачен к обвязанному несколькими гипсовыми бинтами торсу.

– Кто ж тебя так?

Грибоконь вздрогнул и покосился на голос. На соседней койке лежал старик. Этот зек походил на узника Освенцима, как их показывали

в документальной хронике: обтянутый желтой кожей череп, кисти рук, высовывающиеся из рукавов белой хлопчатобумажной пижамы, казалось, состояли лишь из костей и ногтей.

– Блатные. – С трудом разлепив губы прошамкал Михаил Львович.

– Да, эти подонки и не на такое способны. – Совершенно равнодушно проговорил старик. И, не меняя интонации, резко изменил тему:

– А у меня, вот, позвоночник сломан. Навернулся со второго этажа. Я-то, понимаешь, стекольщик...

Отключившись от речей старика, Шаман прислушался к себе, заставив работать экстрасенсорные каналы восприятия. Через минуту он уже знал, что у него сломаны три ребра, предплечье, несколько опущена левая почка, средней тяжести ушиб печени, и уйма синяков по всему телу.

– Так, кто тут у нас? – В палату буквально влетел сухопарый низенький мужичек в распахнутом белом халате на военную рубашку. – Все те же и пополнение. Фамилия?

– Осужденный Грибоконь. – Ответил Михаил Львович.

– Отлично, отлично. Да, ты же поступил вчера вечером. Как же я это забыл? И откуда у тебя такая фамилия? – Врач был неестественно оживлен, его пальцы постоянно находились в движении, то находя очередную игрушку для себя, то перескакивая на новый объект для выкручивания. Шаман моментально опознал в докторе хронического наркомана.

– Давайте про этимологию в следующий раз. Говорить больно.

– О! Образованный человек! Вдвойне неприятно видеть такого в этих скорбных стенах. Да, зовут меня Поскребышев Михаил Яковлевич. Чихнарку глушишь? Месячишко поваляешься – и на работку, да?

Врач перескакивал с одной темы на другую, и, казалось, совсем не был расположен вслушиваться в чьи-то ответы.

– Хорошо, хорошо. Ну, поправляйтесь тут... – И Поскребышев удалился с той же стремительностью.

– И так каждый день. – Начал бормотать сосед Михаила Львовича. – Залетит, нагородит с три короба и упорхнет. Хорошо, хоть санитары у него толковые. Из зеков, но врачами по воле были. А тут за стенкой с тубиком [7] четверо...

Грибоконь вновь перестал слушать старика. Он скинул с себя одеяло, кряхтя и постоянно забывая, что стискивать зубы ему теперь еще больнее, чем шевелиться, спустил ноги с кровати. Встал, придерживаясь за спинку койки. В несколько семенящих шажков преодолел расстояние до умывальника и жадно присосался к крану.

7

Тубик – Туберкулез.

Вскоре санитар принес завтрак. И снова Михаила Львовича ждало открытие: санитар оказался биоэнергетиком. Разглядывая ауру этого человека, Шаман не сразу понял, что тот, занимается тем же самым. Спустя мгновение парень подмигнул:

– Куришь?

– Ага.

– Ходить можешь?

– С трудом.

– Ну, забредай ко мне в санитарскую. Спирта не обещаю, но кофеинчиком побалуемся.

Старик, поставив тарелку с кашей себе на грудь, принялся медленно отправлять в рот ложку за ложкой. Грибоконь последовал его примеру. Челюсти отказывались жевать что-то твердое, и поэтому Михаил Львович выел из тюхи белого хлеба лишь мякиш. После трапезы захотелось курить.