Последняя битва
Шрифт:
— Ну!
Зайчиха вежливо улыбнулась ей:
— Извините, что вы сказали?
Ласка вызывающе вскинула морду:
— Ну. Я сказал — ну. Ты, стало быть, собираешься мне врезать, кролик?
Зайчиха вздохнула, закатила глаза, как бы ожидая помощи от небес.
— Если вы сегодня умывались, то, конечно, не промыли глаза, сэр. Я не кролик, а заяц, видите ли… А врезать вам я вовсе не собиралась, это просто песенка такая.
Грязнуля опять сплюнул в воду.
— Ты сказала, что если я еще хоть словечко… то ты мне врежешь. Вот я выдал словечко. И не одно уже.
Дотти с неудовольствием смотрела на него. Мать всегда предостерегала ее от общения с задиристыми типами, которые много плюются. Их можно отшить только презрением, которого она постаралась вложить в свой взгляд как можно больше.
— Мерзкая привычка — плеваться. И позвольте вам заметить, что уровень реки нисколько не поднимется от ваших плевков. Всего наилучшего.
Она пустилась дальше, но тут «тип» завопил изо всей мочи:
— Эй, лодка!
Дотти двинула в его сторону ушами — знак презрения, обычный для благовоспитанных молодых зайчих.
— Разумеется, лодка, помраченный шут гороховый.
А ты думал, сервировочный столик?
Ласка делала какие-то знаки появившемуся на противоположном берегу такому же жирному и неопрятному типу, тоже висевшему на побеге дикого винограда и плевавшему в воду. Проплывающей мимо Дотти он сквозь зубы пробормотал:
— Значит, не боишься, да? Ну ладно!
Обе ласки разом отпустили свои «веревки», и сверху рухнуло в воду бревно, перегородив поток позади лодки.
Зайчиха поняла, что ничего хорошего ее здесь не ждет, и принялась грести изо всех сил. К несчастью, она не успела продвинуться и на дюжину корпусов лодки, как второе бревно рухнуло перед нею ниже по течению. Теперь — ни вперед, ни назад. Дотти выправила свое суденышко, когда волна, поднятая передним бревном, дошла до него. Появились еще две ласки. Дотти чопорно выпрямилась. Понимая, что с такой публикой разговаривать бесполезно, она все же решила попробовать:
— Доброе утро. Надеюсь, вы в добром здравии, а?
События развивались в неприятном направлении. Вторая ласка вытащила ржавую ножовку по дереву и направилась к Дотти.
— Во как, гляди-ка ты. Ну, сейчас она у меня получит зарубку на память.
Дотти схватила весло покрепче.
— Не подходите близко. Я не только прекрасна, но и опасна.
Ласка сделала выпад к ее ноге.
— Ну, так ты больше не будешь прекрасна, как я т-тебя отмаркирую!
Бумс!
Весло резко опустилось промеж ушей противницы. Со страшным воплем пораженная ласка рванулась обратно на берег.
— А-а-а-а-а! Убивают! Меня убили, мой бедный череп пробит в двадцати местах! Ай-йа-а-а-а-а-а-а! Я вся в крови! Убита, уничтожена, й-й-й-и-и-и-и!
Другая ласка фыркнула и прижала лапу к глазам, вытирая отсутствующие слезы.
— Да как ты смела так треснуть Эрми по башке! Вот выйдешь на берег, мы тебе покажем, мы тебя накажем.
Дотти подняла весло.
— Как бы не так, пока у меня это весло. Ну-ка уберите бревно из русла!
Эрми с новыми силами подняла вой:
— Йу-гу-гу-уууууу! Надо было придушить ее сразу, как только эти двое смылись, говорила я вам! А теперь… Оюшки, нет меня больше-е-е-е-е!
Из чащи неспешно появились Броктри и Груб, с трудом удерживаясь от смеха. Барсук строго обратился к Эрми:
— Кончай причитать, не то я влеплю тебе так, что будешь вопить по-настоящему.
Затем Броктри указал на бревна в русле:
— Быстро уберите это безобразие из речки! — Он вы тащил меч.
Дотти не ожидала, что четыре тяжеловесные ласки могут двигаться с такой скоростью. И успевать к тому же еще ныть и недовольно фыркать.
— А теперь быстро к своему винограду и задрать левые задние. Живо! — приказал им Груб.
— Ой-ой-ой! Не рубите нам лапы, сэр, мы никогда больше не будем!
Груб связал лозой лапы одной пары, переплыл на другой берег и проделал то же самое с Эрми и ее другом.
— Это ж счастье, что мы ей ничего не сделали… левую, левую он велел, это правая…
Когда Груб закончил, Броктри гаркнул:
— А теперь отцепились!
Разжав лапы и лишившись опоры, ласки взвились вверх, увлекаемые бревном, но замедлили свой взлет и повисли в воздухе, достигнув равновесия. Вопя, они висели как раз над головой Дотти, и Эрми орала прямо ей в ухо:
— Ой-ой-ой! Не оставляйте меня тут вверх ногами и с шишкой на башке! А-а-а-а!
Прижав прохладное, мокрое весло к шишке, Дотти уменьшила страдания несчастной ласки.
— Тихо, дорогуша, воплем боли не уймешь. Я вот тебе сейчас шишку разглажу. Замри! Спокойно!
И Дотти двинула по веслу лапой, вдавив шишку в голову. Оглушенная Эрми, ко всеобщему облегчению, замолчала.
Броктри и Груб влезли в лодку и продолжили путь. Дотти без устали пилила их:
— Я удивляюсь тебе, Груберт. Так меня бросить на произвол судьбы. Ну, вы, сэр, — совсем другое дело. Чего от вас еще ожидать. Вы однажды уже отсиживались за деревом, когда меня убивали жестокие разбойники. Вот и сейчас то же самое. Нехорошо, сэр, очень нехорошо. Я думала, что лорды Броктри серьезнее. Шаль, что я ошиблась.
Броктри болтал лапами в речном потоке.
— Могу понять твои чувства, Дотти. Но у нас свои резоны. Мы хотели быть уверенными и устроили небольшую проверку. И ты ее чудесно выдержала. Правда, Груб?
Выдра отсалютовал Дотти хвостом.
— Горжусь такой боевой подругой. Ни капли страха. А какая выдержка! Целое ведро выдержки. Только так с ними и надо… Честно говоря, мы все время следили, так что никакой опасности… Но ты ж не знала этого и могла испугаться и задрать лапки кверху. А ты молодец, Дотти, здорово их проучила.
Броктри кратко подтвердил:
— Совершенно верно. Лихой ты заяц, Дотти.
Дотти собиралась ввернуть еще что-нибудь едкое, но тут Груб заметил рисунок и каракули на бревне.
— Э-э, вроде я не так рисовал… Дотти льстиво улыбнулась ему:
— Ну, грубоватый был рисунок. Я чуть-чуть подправила. Теперь Груб вспылил:
— Да ты что, хвост щекастый, издеваешься, да? Это у меня такое жирное брюхо? Я здесь как набитое чучело горностая!
Броктри развеселился:
— Хо-хо-хо! Чучело горностая! Вот здорово! Брось, Груб, где твое чувство юмора?