Последняя битва
Шрифт:
Марун молча кивнул.
– Вот только…
– Ну что, Бряг, договаривай, – князь заметил заминку воеводы.
– Княже, снегу много… воды много будет. Пешая рать по берегу не пройдет. Не лучше ли червеня [104] обождать?
– Дело говорит воевода, княже. Коли берега зальет, то ходу не будет, – согласился Надей.
– Хм… – Вадим призадумался. – Будь по-вашему. Порешим – червеня дождаться и сухости. Да. И кликнете мне Удала.
104
Червень –
Через минуту на позыв явился тиун, поклонился.
– Так, Удал, сбирай всех, кто не у дел и отправляй на Свирь. Все, что есть, доски на лесопилке, грузи на сани – и туда же. А работу лесопилки усилить… как хочешь, а нужны еще доски, и сухие! Если еще что… вон, Марун подскажет. Все, зовите гонца для ответного слова!
Часть третья
Последняя Битва
Все, что было до этого мига,
Словно сон пронеслось… что теперь?
И, устав от истошного крика,
Молча делаю шаг я за дверь!
Глава первая
Свадебный поезд
В сердце праздник,
А на душе печаль…
День у князя новгородского не задался с самого начала. Хотя куда уж там… Солнце-то взошло над миром как обычно, а вот дальше уже пошло все не так…
Первыми расстроили князя петухи. Эти сволочи проспали нужное время и принялись горланить не с первыми лучами солнца, как полагается добропорядочным петухам, а когда светило уже приподнялось над Волховом. Однако, не придав сему факту особого значения, князь стремительно поднялся с ложа. Служка, чутко спавший за дверью, робко постучал…
Гостомысл умылся, облачился в зеленую рубаху, надел такие же зеленые порты и, сев на скамью, протянул служке ноги, мол, на – натягивай сапоги. И тут случилось… Его любимые короткие сапоги коричневой кожи не налезали! Князь сурово сдвинул брови:
– Пересушил, стервец! – рявкнул он на парня. – Чего смотришь – подавай другие!
Другие пришлись в пору, и Гостомысл, отблагодарив служку звонкой оплеухой, встал и вышел из терема.
Во дворе обширного хозяйства деловито сновала челядь и мужского, и женского пола. Они живо перемещались туда-сюда, хлопоча по хозяйским делам, и так юрко у них это получалось, что у князя поначалу аж зарябило в глазах. «Молодцы, – подумалось князю, – блюдут!» И тут снова…
Надо же было такому приключиться, что на глаза новгородскому господину попался Улеб – младший тиун. И все бы ничего, кабы тиун не был пьян. Ну как, собственно, пьян? В стельку! Абсолютно. Князь хотел было открыть рот для низвержения благоверного гнева, как Улеб, оперевшись одной рукой о стенку княжьей кладовой, сделал весьма мокрое и непотребное дело. Гостомысл так опешил, что не сразу нашелся, что сказать наглецу…
– Ах ты, жабий потрох! – взревел хозяин. – С утра, сука, нализался, – и, обернувшись к дружинникам, что несли караул у дверей терема, приказал: – в поруб мерзавца! Да всыпьте ему там хорошенько.
Воины кинулись исполнять волю господина, но один вдруг остановился на полпути и вопросил:
– А сколько всыпать-то, княже?!
– Покуда не протрезвеет!
– Ага… – кивнул дружинник и побежал догонять товарища, в уме прикидывая, сколько же плетей должно хватить.
В обязанности несчастного Улеба входил надлежащий присмотр за княжескими
Инцидент с пьянющим тиуном словно дал невидимый толчок всему остальному, ибо дальше больше…
Потом князь решил обойти свои закрома-кладовые, но ключей от запоров не оказалось. Улебу всыпали еще парочку плетей, дабы освежить память – не помогло. Вывод был не утешительный, ключи этот стерво потерял! Принялись искать всеми имеющимися силами. По двору, буквально на коленках, ползало три дюжины челядников и челядниц, а еще дюжина перерывала все помещения, куда даже теоретически мог спьяну забрести тиун. И, наконец, свершилось – нашли. Тяжелая связка ключей обнаружилась… Вот только как князю-то сказать?! В общем, обнаружились ключи в отхожей яме. Случайно заглянули, так, на всякий случай. А случай тот в виде массивного кольца и торчал из… Хорошо еще по ночам подмораживает, а то утопла бы связка – поди ищи тогда. Связку отмыли, отчистили и натерли мятой. Благоухающая связка легла в ладонь Гостомысла. Князь сдвинул брови.
– В корзину с мятой, княже, упала… – виновато уклоняя взор, ответил служка.
Князь начал именно с бражного погреба, что-то ему подсказывало, что там не все ладно. Чувство его не подвело. Узрев свое разорение в виде опустевшей бочки с брагой, он пришел в ярость. И Улебу вдогонку всыпали еще с добрый десяток плетей. Хотя к тому времени это его заботило весьма незначительно…
Отобедав, князь по старинному обычаю отправился было почивать… Но и тут его ждало разочарование. Прибыл гонец и спешно просился на доклад к господину. Гостомысл, немного поворчав себе под нос, все же принял гонца, тем более что новости должны были быть из-под варяжского борга.
Внимательно выслушав короткий отчет гонца, князь отпустил его и призадумался. «Варяги смолят ладьи, – размышлял князь, – не к добру…» Посидев в одиночестве некоторое время, Гостомысл пришел к единственному правильному, как ему казалось, выводу – враги готовятся к походу. «Однако, пока лед по Волхову не пройдет – рано, – продолжал прикидывать варианты князь, – покуда травень не приступит да льды не прогонит, не спустить им ладьи. Но сей день и недалек, посему и не долго ждать придется…»
Солнце грело совсем по-весеннему, брезги [105] с каждым новым днем становились все теплее. Хотя снег еще сошел не весь, наступивший кветень [106] радовал и согревал душу, вот если бы только не приготовления варягов…
Поразмыслив, князь ближних людей собирать покуда не стал, решив обождать новых вестей. Да и дергать их понапрасну какой смысл? А может, варяги не на Новгород сбираются, а что, если на Белоозеро вдарят? Паскудная мыслишка прокралась в мозг князя и зажужжала, как назойливая муха. Нет. Князь отмахнулся рукой. Не стоило помышлять об этом. Вадим – друг ему теперь, теперь Новгород и Белоозеро заодно должны быть! Вместе и ворога бить сподручнее. Гостомысл еще раз отмахнулся от предательской мысли и, решив, что время послеобеденного отдыха миновало, кликнул служку. Парень явился тут же, из-за двери, где и спал, словно пес, на овчине у порога, сторожа покой господина.
105
Брезг – рассвет.
106
Кветень – апрель.