Последняя черта
Шрифт:
Их дружба не начиналась стремительно и броско, дерзко. Лёха все ещё оставался сыном прокурора, а Егор — очень хитрым сперматозоидом, который обошёл подпольный аборт и вполне законную спираль. Их одинаково любили, но требовали по-разному. От Лёхи — всё, а от Егора — хотя бы что-то, но он упорно желал доказать, что чего-то да стоит. Вот и доказывал.
С тех пор их сталкивало ещё несколько раз. Ставили в пару на каких-то уроках, давая совместные задания, или Лёха опять заступался. По какой-то причине он ни в какую не мог смотреть на это отвратительное поведение. В голове всплывал закон о не оскорблении личности, за который полагался срок, и он не понимал,
Они не заметили, как стали говорить между собой чаще. Обсуждать материал, полученный на уроке, потому что было больше нечего обсуждать. Как стали садиться подальше от остальных в столовой. Иногда перебрасывались сделанной пополам домашкой — в особенно ленивые дни, когда после тяжёлого дня не хотелось ничего, кроме как отдохнуть. У Егора были небольшие проблемы с математикой, а у Лёхи — с биологией. Так они и подтягивали друг друга, помогали, кто чем горазд. Внезапно оказалось, что даже у таких разных детей может найтись много общих тем для разговора.
Но следующее лето они вместе не проводили. Лёха совершенно случайно заговорился с учителем истории, а тот обмолвился, что занимается с командой реконструкцией далёкого Средневековья. Разумеется, и до, и после экзаменов в пятый класс все мысли у мальчика заняло только это. Андрей Анатольевич пообещал, что, если Лёха сдаст на отлично, тот обязательно возьмёт с собой по родительному разрешению. Лёха сдал. Родителей кое-как уломал. Его взяли.
Ночевать в палатке, вместо удобной кровати, было непривычно первую неделю. Но он не жаловался, потом привык и постепенно влился к новым взрослым знакомым в разговоры. Их было не больше пятнадцати — парни и девушки, ведущие себя как большая семья, и, глядя на них, Лёха опять не понимал. Почему изначально совершенно чужие люди относятся друг к другу теплее, чем его собственные родители — к нему? Отец мог похвалить за хорошую оценку, мать — тоже, но среди запахов костра и смеха он нашёл так нужное нечто. Весь июль он нежился в этой атмосфере, каждый день выматываясь до изнеможения в кузнице, куда его определили помощником. Держать в руках даже тренировочный меч было нереально, знаний — совсем не было, а так хоть была польза в виде: «Принеси, подай, иди нахуй, не мешай».
Лёха наблюдал за постановочными боями на копьях, двуручниках, топорах… Слышал весёлый ржач, выкрики: «За Альянс!» и тоже хотел смеяться, уж крайне комично это выглядело. Но кузнец, только замечая, что юнец юлит, взашей загонял обратно.
И так всё было просто на том поле за городом, что по возвращении он ощущал себя рыбой, выброшенной обратно в воду. Только рыба уже отрастила какие-никакие, но лапки, почти спрятала жабры и откровенно не понимала, какого хрена от неё требуется и почему обстоятельства требуют регресса, а не такой близкой эволюции.
— Тебе понравилось? — спрашивал рослый мужчина, лично приехавший забрать сына от места высадки.
— Очень! Жаль, такое только раз в год. Пап, я хочу обучиться фланкировке!
— А учёбе мешать не будет? Уверен?
Лёха с горящими глазами помотал головой. Мужчина вздохнул.
— Бери рюкзак. Я найду тебе учителя.
Семён Рогозин может и думал, что это совершенно бесполезно, но в тот день слишком устал на работе. Опять подали жалобу на бесконечно задолбавших Кузнецовых, и ему опять пришлось заполнять бумажную волокиту. Опека скинула на прокуратуру — слишком много звонков. Все соседи поголовно утверждали, что в доме у них тихо не бывает никогда, а дочь шатается неприкаянной душой, но запланированная, как положено за три дня, проверка не смогла прикопаться ни к чему. После второй Рогозин забил и просто ставил подтверждающие подписи. Проверили. Всё в порядке. Штраф за ложный вызов. На ту квартиру даже не выезжали.
Так что ему было проще согласиться на глупую прихоть, чем препираться. Лёха характером упёртого барана пошёл в него с самого детства, и переспорить его было сложнее, чем иных адвокатов. Рогозина-старшего даже некая, но скупая гордость брала.
Школа никогда не была каторгой. Лёха, тогда ещё, на самом деле, Лёша, тянулся к знаниям, впитывал в себя многое и особенное рвение всегда имел к истории. После той поездки оно лишь усилилось. К постоянным репетиторам по иностранным языкам, обществознанию, праву добавились тренировки и история. Остаток лета он провёл в учёбе, иногда вспоминал про Егора, жалел, что не взял у него номер телефона, даже не подозревая, что телефона у того не было.
Тема сочинения «Моё лето» для последнего всегда была больной. Не станет же он рассказывать в нём, как помогал матери, таская ящики с оружием или ещё чем-то не особо законным? Поэтому выдумывал каких-то бабушек в маленьких городках или даже поездки на море. Мама в сочинениях всегда была мягкой и доброй, а на деле — весьма суровой женщиной, которая редко даже улыбалась, но его всё равно частенько трепала по голове. Материлась, конечно, что мешается под ногами, посылала в магазин за пивом и сигаретами по вечерам, но всё равно любила. По-своему. Как умела.
На первое сентябре в среднюю школу — уже несколько большее по размерам здание — Егор пришёл с фингалом и без цветов. Только с рюкзаком за плечами и урчащим желудком — злой, надувшийся и нелюдимый. На Лёху вначале буркнул, потом просто попросил не лезть и сказал:
— Сам разберусь. Не твоё дело.
— Почему это?
— А ты мне кто, — зыркнул он на Лёху, — чтоб мои проблемы решать?
И правда — кто? Мальчишка задумался.
— Друг, наверное, — рассеянно пробормотал Лёха.
Тогда это слово прозвучало впервые. Егор его всерьёз сильно не воспринял — только рукой махнул и всё равно ничего не рассказал. Ну как объяснить сыну прокурора, что фингал получил, отбивая сумку со стволами наравне с другими мужиками? Никак.
Они были из двух совершенно разных миров, столкнувшихся внезапно. И этого не должно было происходить никогда. Но вопреки любым планам Вселенной продолжали сходиться, вернувшись в привычную среду школы. Делали вместе домашку, помогали друг другу. Потом расходились — Лёха ехал в просторную квартиру с хорошим ремонтом, а Егор — в заюзанную двушку, где частенько у матери были гости. Но угол у него свой был, куда никто не совался, и тому хватало.
Первая совместная драка произошла у них спустя почти год. Они торчали на школьном дворе учебного заведения рядом со своим — оно было похуже, там не платили денег за обучение, кое-где отваливалась штукатурка, но всё равно Лёхе там внезапно понравилось.
Туда-то и заявились три крупных мужика. Егор тут же напрягся, ткнул не до конца признанного друга в плечо и хотел свалить, но убежать не получилось. Спасли, пожалуй, какая-то железяка, которую Лёха успел подобрать, и нож, который успел выхватить Егор у упавшего от удара не-друга мужика. Они и сами получили тумаков, но свалить потом смогли. Бежали долго, не оглядываясь, тело болело, воздух заканчивался.